походы Петра, ну а во времена его наследниц победы над турками праздновали иногда чаще, чем Новый год. Однако впервые прямое столкновение между расширявшейся на север Оттоманской Портой, еще достаточно могущественной для того, чтобы осаждать Вену, и Московским царством произошло именно после присоединения украинских земель, в 60-70 е годы XVII-го века. Началась эта война, по разным мнениям, то ли в 1672, то ли в 1677, а закончилась – в 1681 году, во время правления царя Федора Алексеевича, установлением границы между двумя государствами по Днепру. Вопрос второй: а когда в русской армии появились пехотные и кавалерийские полки западноевропейского образца? Читатель, возможно, уже чувствуя подвох, не торопится отвечать, что произошло это при Петре Великом, и он совершенно прав. Экспериментами с организацией полков иноземного строя занимался еще Борис Годунов, однако уже при первом Романове, Михаиле Федоровиче, в Смоленской войне приняли участие шесть солдатских и один рейтарский полк, общей численностью около 10 000 человек. Ну а при его сыне, формирование полков "немецкого" строя стало массовым, а на их вооружение и содержание в середине XVII-го века уходила значительная часть не слишком внушительной московской казны. Так что полякам и литовцам противостояли не только стрелецкие головы и воеводы дворянских сотен, но и сотни майоров, капитанов, ротмистров, капралов, сержантов… Многие из них не только служили в полках немецкого строя, но и были, собственно говоря, сами "немцами": основу офицерского корпуса рейтарских и, особенно, солдатских полков долгое время составляли служилые иноземцы, представители всех европейских народов.

Неправильно было бы говорить, что время первых Романовых всегда оставалось в забвении: во второй половине XIX-го века, по мере формирования образованного общества, безоглядное подражание западноевропейским обычаям стало сильнее, чем раньше, задевать национальное чувство русских, и появилась мода на допетровскую старину. Насколько сильна была эта мода, легко видеть, проходя по Красной площади, между зданиями Исторического музея и Городской Думы (Музея Ленина), или в Петербурге, прогуливаясь возле храма Спаса на Крови. Соловьев, Васнецов, Поленов, Врубель, Забелин, Верещагин, Мусоргский, А.К. Толстой – вот далеко не полный список крупных деятелей искусства и науки, всерьез увлекшихся тогда русской стариной. Существует известная фотография, на которой представители дома Романовых, празднуя трехсотлетие своей династии, позируют в боярских и княжеских нарядах XVII-го века. Кто знает, как развивалась бы эта тенденция, если бы вернувшийся триста лет спустя вихрь русской Смуты не поглотил эти усилия, вместе с державой Романовых, а сам неорусский стиль не переименовал бы в пренебрежительный "псевдорусский".

Однако царям, царевичам и боярам допетровской эпохи суждено было неожиданным образом воскреснуть через несколько десятилетий в виде образов советского кинематографа, благодаря чрезвычайной популярности в то время жанра фильма-сказки. "Морозко", "Варвара-краса", "Финист – ясный сокол" – у кого не связано с ними трогательных детских воспоминаний? И кто же не помнит их персонажей: царя, точнее говоря, царька со съехавшей набекрень короной и козлиной бородкой, царевича в сияющем яркими красками кафтане и с неизменным агрессивным макияжем, боярина – толстого, опухшего, тупого и злобного? Именно так представала перед советским зрителем вся та публика, которую, на счастье страны, смёл на свалку истории Петр Великий своими реформами. Отвлеченный вопрос о том, как под управлением подобных личностей можно было победить Польшу и Турцию на западе, "сыграть вничью" с мощнейшей военной державой Швецией (не имея еще флота), а на востоке дойти до Якутии и китайских границ – этим вопросом создатели замечательных (безо всякой иронии) фильмов не задавались, однако ошибались они не только по сути, но и по форме. Русский царь не мог появиться перед подданными без сопровождения многих десятков человек: стряпчих, стольников, стремянных стрельцов, наконец, родовитых бояр. Он также не мог выйти на публику, не являя собравшимся всего блеска своего величия, а весить этот блеск, в виде нескольких, одетых один на другой, вышитых кафтанов и россыпи драгоценностей, мог не один десяток килограмм, так что монарх зачастую был способен передвигаться, лишь поддерживаемый с двух сторон под руки. Восхищаться ли подобной, в значительной мере восточной, восходящей к византийским басилевсам и ордынским ханам, роскошью – вопрос отдельный, и связанный с эстетическими предпочтениями. Однако появление московского царя в том убогом и жалком виде, в котором изображает его позднесоветский кинематограф, было совершенно исключено. Что же касается румян и белил, то ими, действительно, по отзывам всех современников, злоупотребляли московские женщины знатного круга, но никак не мужчины. Следует, впрочем, признать, что кафтаны тогдашней знати показались бы, на современный вкус, слегка экстравагантными. Бояре и дворяне Московского царства, возможно, и были, особенно в зрелом возрасте, тяжеловаты, но не стоит забывать о том, что на них лежала и тяжелая обязанность в любой момент пожертвовать своими собственными жизнью и достоинством ради интересов своего рода, и обязанность эту они соблюдали, предпочитая царскую опалу "порухе" семейной чести.

Автор данной книги, хотя и увлекался всегда историей – по собственной воле и профессиональной необходимости – был, до поры до времени, полностью во власти образа царька из фильма "Морозко", или с упаковки пельменей, а укрепиться этому образу в сознании помогало полное отсутствие там мало-мальски серьезных знаний об эпохе первых Романовых. Всем ведь известно, что Михаила Федоровича избрали на царство благодаря его малолетству и невыдающимся умственным способностям, а вовсе не из-за знатности представляемой им семьи и родства с последними Рюриковичами. А после правил его сын, которого, очевидно, по его полнейшей, очевидной всем никчемности, прозвали Тишайшим. Поскольку тихоням нередко везет, именно при этом малопримечательном правителе случилось на Украине восстание Хмельницкого, и великий гетман сделал Алексею тот подарок, благодаря которому только и могло запомниться его скучное, пропахшее квасом и мочеными яблоками царствование: "Алексей Михайлович Тишайшим был, а Украину к России присоединил".

Поэтому однажды, я уже не помню, когда и по какому случаю, меня поразил удар молнии: выяснилось, что в середине XVII-го века русские войска брали Вильно (я был так впечатлен, что перепутал тогда Вильнюс с Варшавой, и долго убеждал знакомых, что московиты захватили именно последнюю – ошибка, но такие планы, на волне успехов, у царя Алексея действительно были) и осаждали Ригу, а Великий князь Московский самым серьезным образом претендовал на польский престол. Что за чушь? Разве не были способны на такое только полки Петра и Екатерины, наряженные в европейские камзолы и напудренные парики? Я лихорадочно начал искать, чтобы почитать о той, поистине, незнаменитой войне, и, на мою удачу, мне попался прекрасный труд А.В. Малова "Русско-польская война", который и открыл мне двери в удивительный, скрытый от большинства глаз мир