иллюзией. На этом распад не прекратился, вся стена растворилась, осталась только груда истертых камней; в лунном свете монастырь Патуум бесшумно рассыпался, и теперь на его месте возвышались руины без крыши!

Все это длилось несколько мгновений, но у воинов не было времени на раздумья. Под мертвенным лунным ликом, что взирал с небес, будто изъеденное червями лицо трупа, пред ними предстало зрелище столь чудовищное, что они позабыли обо всем остальном. На растрескавшихся плитах пола, из щелей которого росли пустынные травы, распростерся мертвый Симбан. Его одеяние было располосовано на сотню узких клочков, в растерзанном горле пузырилась темная кровь, и даже кожаные кошели, которые он носил на поясе, были разодраны, и вокруг мертвого евнуха валялись золотые монеты, пузырьки с микстурами и другие безделушки.

За ним, у полуразрушенной стены, на груде истлевших тряпок и деревянных обломков, бывших некогда роскошно убранной кроватью, лежала Рубальса. Выставив руки, она отбивалась от чудовищно раздувшейся фигуры, что нависала над ней горизонтально, как будто поддерживаемая в воздухе летящими складками шафранного одеяния, похожими на крылья. Фигура принадлежала аббату Уджуку.

Оглушительный хохот стих, и черный инкуб повернул к воинам искаженное дьявольской яростью и похотью лицо. Зубы его громко клацнули, глаза сверкнули, словно бусины раскаленного металла, он выпрямился и жутким призраком завис посреди руин, заслоняя девушку от воинов.

Не успел Зобал наложить стрелу на тетиву, как Кушара рванулся вперед с занесенным копьем. Однако стоило копьеносцу перешагнуть через порог, как омерзительно раздутая фигура Уджука распалась на дюжину фигур в шафранных рясах, которые бросились Кушаре навстречу. Вызванные к жизни адской уловкой, монахи поспешили на помощь своему настоятелю.

Зобал издал предостерегающий возглас, но монахи уже сгрудились вокруг Кушары, уворачиваясь от его копья и яростно царапая кольчугу копьеносца ужасными трехдюймовыми когтями. Кушара доблестно сражался, но вскоре рухнул на пол, а сверху на него навалились монахи и принялись терзать свою добычу, словно стая прожорливых гиен.

Вспомнив слова Улдора, хотя в них и трудно было поверить, Зобал не стал переводить стрелы на монахов. Натянув лук, он ждал, когда над толпой, набросившейся на поверженного копьеносца, в поле его зрения окажется Уджук. Зобал прицелился в маячившую над схваткой фигуру инкуба, совершенно поглощенного дракой, которой он, казалось, и управлял – управлял силой мысли, а не словом или жестом. Верная стрела оторвалась от тетивы и ликующе запела, ибо доброй была магия Амдока, который заколдовал ее; Уджук пошатнулся и упал, и его ужасные пальцы тщетно цеплялись за древко стрелы, что впилась в его тело почти до орлиного оперения.

Затем случилось удивительное: инкуб упал и принялся извиваться на полу в предсмертных корчах – и все двенадцать монахов отпрянули от Кушары и задергались в конвульсиях, словно были лишь дрожащими тенями того, кто умирал. Зобалу показалось, что их фигуры расплываются, становятся прозрачными, и он уже видел сквозь них трещины в каменной кладке пола; затем корчи монахов стали слабее; затих и Уджук. И когда инкуб испустил дух, нечеткие фигуры монахов пропали, будто стертые с земли и из воздуха. Не осталось ничего, кроме омерзительной туши демона, отпрыска Улдора и ламии. Его тело под осевшей рясой съежилось, и над ним повисло сильное зловоние, словно все человеческое, что оставалось в этой дьявольской твари, быстро разлагалось.

Кушара вскочил и принялся изумленно озираться. Тяжелая броня защитила его от когтей, но царапины покрывали ее от поножей до шлема.

– Куда они делись? – спросил он. – Всего секунду назад они терзали меня, словно стая диких собак – упавшего тура.

– Монахи были всего лишь воплощениями Уджука, – ответил Зобал. – Множественными видениями, которые он по своей воле выпускал из себя и вбирал обратно. Без него монахи не могли существовать, и с его смертью они стали меньше, тем тени.

– Воистину, это поразительно, – заметил копьеносец.

Затем воины обернулись к Рубальсе, которая с трудом села среди обломков кровати. Гнилые клочки стеганого одеяла, которые она стыдливо прижала к себе, когда воины приблизились, почти не скрывали ее округлостей цвета слоновой кости. Девушка была смущена и испугана, как будто очнулась от ужасного ночного кошмара.

– Инкуб повредил тебе? – с беспокойством спросил Зобал.

Растерянный, еле слышный ответ был отрицательным. Отводя взгляд от ее едва прикрытых девичьих прелестей, лучник, привычный к жарким и недолгим женским ласкам, ощутил глубоко в сердце любовь, какой не знал прежде, страсть, исполненную такой нежности, которой никогда не испытывал в своей полной превратностей жизни. Украдкой взглянув на Кушару, он с тревогой осознал, что товарищ испытывает те же чувства.

Воины отошли и скромно отвернулись, пока Рубальса одевалась.

– Мне кажется, – тихо сказал Зобал, чтобы девушка не услышала, – что сегодня мы претерпели такие опасности, которые не прописаны в нашем контракте с Хоарафом. И поскольку мы испытываем к этой девушке одинаковые чувства, она слишком дорога нам, чтоб отдавать ее развратному царю. А стало быть, в Фараад нам дороги нет. Если пожелаешь, мы разыграем Рубальсу и проигравший будет, как верный товарищ, сопровождать победителя, пока мы все втроем не выберемся из пустыни и не окажемся за пределами земель, где царствует Хоараф.

С этим Кушара согласился. Когда Рубальса оделась, воины принялись оглядываться в поисках нужных предметов. Кушара предложил монету с профилем Хоарафа, одну из тех, что выкатились из разорванного кошеля евнуха. Однако Зобал покачал головой, разглядев на полу то, что, по его мнению, решило бы задачу изящнее. Это были когти инкуба, чей труп успел съежиться и сильно разложиться: голова сморщилась, а руки и ноги стали заметно короче. Из-за этого когти отвалились и теперь лежали на полу. Сняв шлем, воин сложил в него пять жутких когтей с правой руки настоятеля, среди которых самым длинным был коготь указательного пальца.

Затем он сильно встряхнул шлем, как встряхивают ящик с игральными костями, и когти демона загремели внутри. После чего Зобал протянул шлем Кушаре, промолвив:

– Тому, кто вытянет самый длинный, достанется девушка.

Кушара сунул руку в шлем и быстро отдернул, вытянув коготь большого пальца, который был самым коротким. Зобалу достался коготь среднего пальца. Со второй попытки Кушара вытянул коготь мизинца. Затем, к глубокому огорчению копьеносца, Зобал обрел желанный ноготь с указательного пальца настоятеля.

Рубальса, которая наблюдала за этой удивительной игрой с нескрываемым любопытством, спросила:

– Что вы делаете?

Зобал начал было объяснять, но закончить не успел, ибо дева возмущенно воскликнула:

– Хоть бы один из вас удосужился спросить меня!

Затем, мило надув губки, она отвернулась от расстроенного лучника и повисла на шее копьеносца Кушары.

Материалы, изъятые