иерархическое целое, которому личность соподчинена, считается большей ценностью, чем личность.

Но, как пишет Н. А. Бердяев, «подлинный персонализм не может этого признать. Он не может признать личностью целость, коллективное единство, в котором нет экзистенциального центра, нет чувствилища к радости и страданию, нет личной судьбы». И далее продолжает: «Личности коллективные, личности сверхличные в отношении к личности человеческой суть лишь иллюзии, порождения экстериоризации и объективации. Объективных личностей нет, есть лишь субъективные личности. И в каком-то смысле собака и кошка более личности, более наследуют вечную жизнь, чем нация, общество, государство, мировое целое»9.

При этом, как известно, партийные и государственные деятели прилагают все усилия для того, чтобы вытеснить из сознания людей реальности бытия идеологическими фикциями. Псевдореальность лозунгов подменяет действительность индивидуального существования, индивидуального страдания, оправдываемого «высшими целями» будущего блага. И опыт уходящего века многократно продемонстрировал, как те, кто провозглашает такие цели и лозунги, используют в личных целях плоды одержанных массами побед, зачастую устанавливая над своими народами куда более страшные заидеологизированные режимы, чем те, против которых ранее велась борьба.

Подмена действительных проблем идеологическими фикциями происходит во многом благодаря тому, что качества реальных людей редуцируются до свойств и характеристик одной из общностей, которой они принадлежат – социальной группы (класса) или народа (нации). Это можно назвать принципом антропологического редукционизма тоталитарных идеологий.

Человек признает себя как бы проявлением, аспектом, моментом такого рода целостности, ее функцией и фрагментарной персонификацией, соотносит себя с нею, как часть с целым, единичное с общим. А если так, то интересы целого, фундаментального, глубинного признаются выше интересов личных. Неразвитость личностного начала в человеке санкционирует иллюзию того, что условная реальность, существующая лишь в сознании людей, становится над реальностью онтологической (индивид) и метафизической (дух, трансцендентная основа персонального бытия).

Более того, условная реальность начинает выдаваться за сущность человека. В классическом (в отличие от современного, выхолощенного) коммунизме говорится о классовой сущности человека, о том, что человек есть, прежде всего, представитель своего класса и действует в соответствии со своим классовым сознанием. В национализме сущность человека определяется в качестве национальной, культуру личности, ее взгляды, поступки и пр. пытаются редуцировать к особенностям национального характера, национальной ментальности и пр. Суть одна и та же: не суббота для человека, а человек для субботы…

Массовые тоталитарные идеологии базируются на неразвитости человека в качестве личности. Человек, слабо осознающий свою духовную самоценность, легко идентифицирует себя с другими по тому или иному (более или менее произвольно избранному) общему признаку, соглашается усматривать в этом признаке собственную сущность.

Как справедливо подчеркивает Дж. Кришнамурти, психологической основой национализма (равно как, добавим, и расизма, большевизма и пр.) является потребность достаточно большого числа людей со слабо развитым личностным сознанием в идентификации себя с чем-то «великим», в частности, – с нацией (как и расой, классом, партией, конфессией и пр.): «Живя в маленькой деревне или большом городе, или где угодно, я – никто, но если я отождествляю себя с большим, со страной…, это льстит моему тщеславию, это дает мне удовлетворение, престиж, чувство благополучия»10.

«Защита национального человека, – писал в связи с этим Н. А. Бердяев, – есть защита отвлеченных свойств человека, и притом не самых глубоких, защита же человека в его человечности и во имя его человечности есть защита образа Божия в человеке, т. е. целостного образа в человеке, самого глубокого в человеке и не подлежащего отчуждению, как национальные и классовые свойства человека, защита именно человека как конкретного существа, как личности, существа единственного и неповторимого. Социальные и национальные качества человека повторимы, подлежат обобщению, отвлечению, превращению в guasi реальности, стоящие над человеком, но за этим скрыто более глубокое ядро человека. Защита этой человеческой глубины есть человечность, есть дело человечности. Национализм есть измена и предательство в отношении к глубине человека, есть страшный грех в отношении к образу Божию в человеке. Тот, кто не видит брата в человеке другой национальности…, тот не только не христианин, но и теряет свою собственную человечность, свою человеческую глубину»11.

Индийская философия две с половиной тысячи лет назад предостерегала от отождествления человеком своей сущности с чем-то внешним, предлагая для их различения формулу «нети, нети» – «не то, не то». В такого рода идентификации усматривали ловушку на пути духовного роста личности. При этом джайнизм и буддизм провозгласили условность социальной и какой угодно другой извне заданной идентичности человека по отношению к его духовности. Примерно в то же время о том же предупреждали и даосы в Китае. Тогда же ранние софисты, в частности Протагор, и, тем более, Сократ и Платон в Греции вывели человека из-под диктата гражданской общины, утвердив личность как качественно более высокую и благородную реальность, чем социум.

В ином ключе, через соотнесение личности с Богом как носителем высших качеств, это было сделано Заратустрой в Иране и древнееврейскими пророками в Израиле и Иудее, противопоставившими свою, полученную от Бога, правду царствам мира сего с их правителями и жрецами. И, наконец, безусловным достижением христианства было провозглашение примата личности как образа и подобия Божия над всеми отдельными индивидуальными признаками (социальным статусом, национальностью и пр.).

Каждый человек так или иначе относится к определенному расовому типу, социальной группе, легче владеет некоторым языком, который считает своим родным, имеет национальность и пол, возраст и пр. Но все эти качества и признаки ни в коей степени не исчерпывают духовную полноту человека. Его сущность остается скрытой, сопричастной глубинам трансцендентной первореальности.

И роковой ошибкой является подмена духовной, не рационализируемой сущности человека одним из ее внешних, более или менее случайных признаков. Частичное и производное провозглашается общим и базовым. Такую подмену в одинаковой степени допускают и коммунизм, и национализм – идеологии, зародившиеся в одно время в идентичных социокультурных и общественно-психологических условиях и воплотившиеся в двух основных формах тоталитарных режимов XX в.

Первая мировая война, с которой, как отмечала А. Ахматова, и начался не «календарный», а настоящий XX в., обострила кризис прежнего, шедшего от эпохи Просвещения, либерально-прогрессистского сознания. Ведущие мыслители первой половины прошедшего столетия воспринимали ее в эсхатологическом освещении и связывали с последствиями секуляризации сознания.

В довозрожденческой Европе человек смирялся перед Богом, как античный грек – перед Роком, а иудей – перед волею Яхве. Прямо противоположное этому человеческое самосознание возникло впервые в эпоху Ренессанса и стало господствующим в течение последующих веков. В нем, по словам С. Л. Франка, человек начал осознавать себя «…неким самодержцем, верховным властителем и хозяином своего собственного и всего мирового бытия – существом, которое призвано свободно, по своему собственному