нормальные собаки могут заболеть бешенством в период штормового предупреждения. Верили даже в то, что кошки, куры, утки, рыбы, коровы, а то и люди из-за тайфуна становятся раздражительными и беспокойными, могут сходить с ума и делать немыслимые и неразумные вещи.

Беременная кошка

Вчера моя кошка Цици внезапно пропала. Я обыскала весь двор, но не нашла ее и следа. За последние несколько лет она ни разу не уходила с этого двора. Мы с ней были опорой друг для друга, она каждый день проводила со мной, не отлучаясь даже во сне. Каждый раз, когда я просыпалась, она неизменно поднимала голову и сочувственно смотрела на меня. В темную ночь ее черные глаза сверкали особенно ярко, она могла с одного взгляда увидеть меня насквозь, умела даже читать и понимать мои сны. Осмелюсь утверждать, что она вечно будет при мне, если только я не умру. Каждый раз, когда надвигался шторм, она всегда предсказывала его раньше других, становилась беспокойной и металась передо мной, словно призывая бежать, спасая свою жизнь. Я действительно собиралась сбежать. Я не то чтобы бросала ее, я просто не могла ее забрать. Цици знала обо мне все и теперь где-то сердито от меня пряталась.

Прячущуюся кошку поймать труднее, чем рыбу в течении паводка.

Я отчаянно звала Цици во дворе, всполошила Жун Чуньтяня, Жун Сятяня и Жун Цютяня, и в придачу Жун Дунтяня, который как раз занимался забоем лягушек. Они бесились от каждого моего крика и предупреждали, что лучше бы мне заткнуться. Даже Чжао Чжунго по прозвищу Китай, сидевший в инвалидном кресле, расстроился из-за меня и изо всех сил пытался выбраться из кресла – он всегда думал, что стоит только с него встать, как он тут же и побежит.

Они выгнали меня вон.

Я уж и не помню, сколько раз они грубо выгоняли меня с этого паршивого двора. Мое положение здесь даже хуже, чем у Чжао Чжунго. Потому что они думают, что я дочь сумасшедшей, которая питалась отбросами.

Так сказал Жун Яо. Вот почему я ненавижу его.

Цицин живот раздулся, как у беременной. Если прогноз ветеринара Иня верен, через несколько дней она должна родить. Я приготовила гнездо для нее и ее будущих котят, на возвышении, где наводнение не сможет их достать. Приближалась буря, а она убежала из дома, как та сумасшедшая женщина, о которой врали, будто она моя мать, она тоже будет лежать в конце улицы, и котята в ее животе погибнут, не успев родиться.

Я обыскала все мясные ряды и не нашла Цици. Я ходила к кинотеатру, к закупочному пункту, к зернохранилищу, к универмагу, на сельхозрынок, на улицу Цилоу, к другому универмагу… Я громко выкрикивал ее имя, но кошки не было и следа.

Меня удручало, что я не справляюсь с таким количеством дел. Как досадно было, что я не могу уехать прямо сейчас. Только убравшись отсюда, я смогла бы разом решить все проблемы.

Но я все еще хотела отыскать свою Цици. Если бы она захотела, я взяла бы ее с собой. Она же не выживет без меня в Даньчжэне. Если она не уйдет со мной, то с момента моего бегства ей придется остаться в мясной лавке, там по ночам не иссякает поток мышей. Ей просто нужно будет открыть пасть и ждать – всегда найдется мышь, которая заблудится и сама нырнет прямо ей в рот. Я беспокоилась не о том, что она умрет с голоду, а о том, что она умрет от одиночества. Я искала весь день и перевернула вверх дном весь город. Но так и не нашла свою кошку. Я вернулась подавленной. Ну и ладно, она специально от меня пряталась. Я никогда ее не найду.

Цици была такая же замкнутая, равнодушная и косноязычная, как и я, и никогда не общалась с другими кошками. Даже во время течки она не уходила со двора. Укрывалась от моего взгляда, тайком забиралась на густые ветки мушмулы и пряталась там, а долгая череда котов вереницей осторожно прокрадывалась мимо под моим окном. Вскоре на дереве раздавались неразборчивые, непонятно кем издаваемые звуки. Эти коты были горазды поматросить и бросить, после случки они больше никогда не приходили к ней. А она хандрила, прямо как девушка, тихо лелея затаенную обиду, лежала возле моей подушки, ждала от меня утешения. Иногда я смотрела на нее со злорадством, осмеивала ее, презирала ее. Но чаще все же была полна сочувствия к ней. Она совсем как я, невесть какого роду-племени, над ней тоже издевались, ее тоже обманывали и презирали. Я стала относиться к ней по-доброму, давала ей лучшую еду, никогда не ругала ее. Даже если она тайно давала удовлетворение котам, игнорируя мой зов, я не сердилась на нее. Ко мне никто никогда не относился так же по-доброму. Но она ни разу не смогла забеременеть.

Женщинам, которые не могут забеременеть, больно и стыдно. С кошками так же. Когда стоматолог Цзинь был еще жив, он обошел семь-восемь народных лекарей в соседних городах и перепробовал всевозможные диковинные знахарские средства предков, лишь бы Хай Куй смогла забеременеть. Переулок Гуаньиньган, где она жила, целыми днями полнился запахом целебных трав. Поговаривали, что даже бесплодные мыши, комары, птицы и куры в этом переулке зачинали, а Хай Куй – нет. Проблема была не в стоматологе Цзине, а в ней. Стоматолог Цзинь обследовался в уездной народной больнице, и врачи сказали, что его сперма здоровее головастиков во время наводнения. Хай Куй, которая никак не могла понести, то и дело сходила с ума. Отказавшись от помощи стоматолога Цзиня, она сама изобретала множество способов, принимала кучу лекарств, даже испортила себе желудок, отчего у нее часто случался понос. И то, что вместе с ним выходило, источало насыщенный аромат лечебных трав. Когда люди еще издали улавливали запах трав, то знали, что это идет Хай Куй. Как только выдавалась свободная минутка, Хай Куй пыталась придумать способ и, не находя его, плакала. Плакала, лежа на мясном прилавке. Люди в мясных рядах смеялись над ней и даже говорили неприятные вещи. В конце концов даже у стоматолога Цзиня опустились руки. В это время на сцену выступил ветеринар Инь и вызвался помочь, заявив, что у него многолетний опыт лечения бесплодия у животных, пусть дадут ему попробовать.

Стоматолог Цзинь не выдержал такого оскорбления и накричал на ветеринара Иня, который пришел в мясную лавку уговаривать Хай Куй. Они оба вспомнили старые счеты, высмеяли внешность и обругали