давал. Он привык поднимать левую руку, чтобы определить направление и силу ветра, поэтому можно было сделать вывод, что чувствительность его левой руки выше, чем у правой.

Первым, что касалось ветра, была левая рука Жун Яо.

– Раз в год шторм омывает Даньчжэнь, – говорил Жун Яо. – Здесь слишком грязно. Иногда он походя забирает парочку людей, которые должны умереть. Шторм здесь для того, чтобы сводить счеты! Те, кто совершил зло, должны бояться. Не будь тайфуна, в их сердцах уже давно не стало бы трепета.

Он верно сказал. В последние годы, хотя «культурная революция» давно закончилась, сердца людей будто сильнее озлобились. Воровство, разврат, отравления, вуайеризм, козни, клевета, мошенничество, похищения, грабежи и убийства шли бесконечным потоком. Становилось все больше помешанных на деньгах людей, они переставали сдерживать паводок в собственной душе, на всех лицах то и дело мелькала тень зла. Кто-то подстрекал студентов бросать учебники и мчаться в Шэньчжэнь; кто-то выкапывал больных свиней и крупный рогатый скот, которые были похоронены уже как пару дней, чтобы готовить и продавать фрикадельки; кто-то утверждал, что заметил странное и жуткое явление: ночью воды реки Даньхэ обращались вспять и обнажалась тьма-тьмущая водных чудовищ, которые шли против течения, могучие, но молчаливые; в деревне Яндуцунь и деревне Улунцунь нагло производили поддельную водку «Маотай» и сигареты «Хунмэй»; старый монах, который утверждал, что он из храма Шаолинь, ходил взад-вперед с ручной крысой[17] по проспекту Наньяндацзе, говоря, что он распространяет Дхарму; за одну ночь стена вокруг здания правительства оказалась покрытой не сулящими добра реакционными лозунгами, и Ли Цяньцзинь первым делом помчался в уездное правительство поднимать шум и жаловаться на несправедливость, заявив, кто-то подражал его почерку, чтобы тем самым подставить его как сторонника восстановления «культурной революции»; в чашаньском госхозе несколько хулиганов открыто объявили, что собираются ограбить банк; кузнец Гао Дафу и его сын Гао Сяоцю тайно разработали машину для печатания денег и фальшивыми купюрами фактически обманули все повидавших и умудренных опытом торговцев мясом; более десятка человек из Даньчжэня ушли за предсказателем из Сунчжэня, известным как «всепознавший духовный отец», они распускали слухи и собирали людей на восстание. Во время тайфуна и наводнения он воспользовался неподготовленностью людей и захватил правительство Сунчжэня, распахнул двери психиатрической больницы и освободил триста восемнадцать сумасшедших, после чего открыто основал «Китайскую Божественную Военную Империю». В результате органами общественной безопасности было подавлено и арестовано более трехсот последователей мятежника, в том числе первый министр, министры, уездные начальники, главнокомандующие и императорские наложницы в количестве семьдесят с лишним штук, девять из них были казнены без промедления, а пятеро заключены в психиатрическую лечебницу…

…Буря, скоро грянет буря, заклокочут злые волны, всюду будут смрад и дым. Если тайфун приходит для того, чтобы свести счеты, то одного раза в год далеко не достаточно. Но кто же должен умереть? Хай Куй разве что много собак убила, но не совершила никаких преступлений, за которые ей стоило бы умереть, она не была порочной, не была коварной, неужели умереть должна именно она? В городе куда как много людей, заслуживших смерти больше, чем она, по крайней мере, ветеринар Инь точно злобнее нее.

Вечером я услышала запах моря, принесенный ветром, а в небе увидела бесчисленные голубые штрихи. Го Мэй права, у тайфунов действительно есть запахи и цвета.

Каждый мог ощутить, что это гигантское чудовище тайфун направило шаги к Даньчжэню. Метеоролог Сморчок Хэ наконец-то получил от начальства уведомление, что в Южно-Китайском море сформировался тропический шторм под кодовым названием «Гуава» с силой ветра двенадцать баллов в центре и не менее восьми баллов на подходе к этому уезду.

Атмосфера в городе внезапно стала напряженной. Как будто все было ненадежно, как будто со всем были застигнуты врасплох, как будто дома вот-вот будут с легкостью сровнены с землей.

– Наконец пришел «Хай Куй»! – словно скинув с плеч тяжелое бремя, с облегчением сказал Жун Яо метеорологу Сморчку Хэ. – Он не «Гуава» зовется, а «Хай Куй».

У Сморчка Хэ не было времени спорить с ним, он со всех ног помчался на радиостанцию и объявил новости о тайфуне на весь город. Как будто если даже один человек не будет оповещен о приближении бури, это станет его личной ответственностью.

– Вам не нужно так волноваться, может, этот тайфун окажется как Хай Куй – неповоротливым и медлительным, – язвительно усмехнулся кто-то. – А еще может быть, что у него, как и у Хай Куй, случится сердечный приступ, так что он случайно упадет да и кончится на полпути, до ручки дойдет раньше, чем до Даньчжэня.

Жун Яо медленно спустился с главного здания правительства и беззвучно ушел. Когда он проходил мимо меня, казалось, он не увидел меня своим левым глазом. Его правый глаз был направлен прямо на меня, но, к сожалению, он не видел, глазное яблоко было мертво. Другие называли это «стеклянным глазом». Это была «награда», выданная ему войной. Я хотела сказать ему, что завтра рано утром отправлюсь в уездный центр, сяду на поезд в город и уеду отсюда до того, как начнется шторм, может быть, навсегда. Он никогда больше меня не увидит. Хотя я не собиралась благодарить его лично за то, что вырастил и воспитал меня, я все равно хотела сообщить ему новость о своем отъезде. Я должна была сказать ему, неважно, чем руководствуясь – разумом или чувствами. Я даже хотела назвать его папой при всех, чтобы доказать, что я не бессердечная и несправедливая бунтарка. Но он меня не видел. Или притворился, что не видел.

Взглядом я проследила, как он прошел через баскетбольную площадку, магазин соломенных шляп, направился на юг и бесшумно исчез в конце улицы Цилоуцзе.

На улицах поднялась суета. Тусклые уличные фонари зажгли заранее. Мыши бессовестно разбегались по округе. Лао Чжан, охранник правительственного здания, тоже почувствовал ежегодное напряжение и собирал вещи со стонами и вздохами, как будто он был полностью ответственен за последствия шторма. Я подошла к автобусной станции и спросила кондукторшу Ли Сянъян, которая как раз мыла овощи и готовила еду, отправится ли завтра маршрутный автобус в нормальном режиме? Ли Сянъян с уверенностью сказала, что раз тайфун еще не пришел, то нет причин прекращать работу. Я сообщила ей, что тайфун прибыл в Даньчжэнь. Ли Сянъян протянула руку и поманила ветер, будто бы почувствовала разницу, кивнула и сказала: такой ветерок для автобуса считай что ничто. Я успокоилась. Я сказала, что бронирую билет до центра уезда на завтрашнее утро и теперь могу заплатить. Ли Сянъян ответила, не надо торопиться, мы поговорим об этом завтра утром – приближается тайфун, мало кто выйдет на улицу, а