пока не съежилась в углу стены. Я сопротивлялась и с силой оттолкнула его. Но он быстро засунул несколько десятиюаневых купюр мне за пазуху, как раз между грудями, они кололись и щекотались. Не упуская момента, ветеринар Инь просунул руки поглубже и оставил их там. Схватил до чего достал и сильно сжал, нанеся поражение моим опорным пунктам. Тело внезапно стало мягким. Ветеринар Инь обнял меня и впился в мои губы своим ртом, из которого разило табаком и спиртом. У меня закружилась голова, как у овцы, медленно умирающей с перерезанным горлом, и я в дурмане закрыла глаза. Словно во сне, «Сяо Мо» сорвал с меня одежду, с силой раздвинул мои ноги… Рыба с колючей чешуей насильно проникла глубоко в меня. Все сущее рождалось и росло, стаи птиц взлетели ввысь. Мягкие водоросли вырвались из стремнины и прильнули к твердыне речного берега.

Это было три месяца назад. Никто не знал, что я пережила шторм. Нижняя часть моего тела наполнилась стыдом и болью. Мне казалось, что мое тело стало грязнее, чем паводковый поток. Я возненавидела себя и всей головой ударилась о телеграфный столб возле кинотеатра. Я ободрала лоб, хлынула кровь, а я помчалась на автовокзал. Но замешкалась возле него. Потому что я хотела знать, сможет ли Цици забеременеть. Я хотела знать, воздалось ли мне за то, что я отдала. Все эти три месяца, каждый раз, когда я проходила мимо вокзала, я чувствовала, что в маршрутном автобусе все еще оставалось свободное место, как раз у окна в последнем ряду. Оно оставалось там для меня, оно ждало, когда я его займу.

Я обратила внимание на изменения в Цици. Чудо на самом деле произошло. Выйдя от ветеринара и последовав инструкциям Инь Лайсина, я поняла, что Цици вскоре забеременела. После того как Цици спарилась с котом, невесть как оказавшимся во дворе, она успокоилась. Позднее ее соски постепенно порозовели, молочные железы увеличились, она стала осторожнее двигаться, больше спать, при этом спать ей нравилось, вытянувшись всем телом. Ее вульва налилась, покраснела и выглядела очень чувственно. Спустя месяц живот Цици начал расти. Прикоснувшись к нему, можно было почувствовать, как шевелится плод. Я была очень рада. Цици лежала в моих объятиях, ее счастью можно было позавидовать. Теперь она вот-вот должна родить. Я хотела сообщить Хай Куй эту радостную весть, но забыла обо всем, едва переступив порог.

Видимо, я тоже беременна. В последнее время ощущения в животе были странные, я много и часто писала, меня тошнило, а после рисовой каши рвало, часто тянуло на кислое, так что однажды ночью я в один присест выпила целую бутылку уксуса, которую нашла на кухне. Предположение Хай Куй добавило мне сомнений. Действительно ли у женщины, которая никогда не была беременна, такой хороший нюх?

Что мне делать?

Я колебалась, стоит ли напоследок зайти к ветеринару Иню. Во-первых, после того, как я уеду из Даньчжэня, я надеюсь, что он поможет мне позаботиться о Цици; во-вторых, между делом хотелось сообщить ему, что я, возможно, беременна, что куда страшнее тайфуна. Я хочу видеть, как на эту новость отреагирует его отвратительное лицо.

Тот, кто извещал о тайфуне

Раньше у меня была сестренка. Но она утонула, когда ей было пять лет. В том году, еще до тайфуна, на Даньчжэнь обрушились проливные дожди. Улицы были полны воды. Река Даньхэ также быстро вышла из берегов, затопив берега. Жун Яо был занят прочисткой городской канализации и поручил сестренку мне, строго-настрого наказав мне держать ее дома. Она была возле меня все утро и слушала мои выдуманные истории. Жун Яо подобрал ее у дверей аптеки «Шоудэ» на улице Чжэньчжудацзе; в тот момент она, казалось, была размером с его ладонь. В свои пять лет она все еще не говорила, а на правой ноге у нее от рождения было всего два здоровенных пальца, ходила она неуверенно, покачивалась, за нее все время было неспокойно – вот-вот упадет. Она всегда была очень тихой, и в тот день тоже. Она сидела, выпрямившись, на скамеечке, попросив себя причесать. В ее волосах спрятались две вши, которых я поймала и утопила плевком. Но когда я отлучилась в туалет, сестра вдруг исчезла.

А Жун Яо, который раскапывал канализационный слив напротив аптеки «Шоудэ» на улице Чжэньчжудацзе, нагнулся и вытащил из воды какой-то мягкий предмет, который напугал его. Это был маленький трупик. Длинные волосы закрывали лицо. Жун Яо, повидавший тысячи трупов, не осмелился приподнять волосы, чтобы взглянуть на лицо ребенка, только в ужасе кричал: «Чей это ребенок?» Когда я выбежала из дома, вокруг трупика уже собралось много людей. Жун Яо дрожащими руками приподнял мертвые волосы, открывая красивое нежное личико. Она так и не закрыла глаза, спокойно смотрела на меня и улыбалась.

Жун Яо издал душераздирающий вой, и, прежде чем он успел стереть с лица печаль, налетел тайфун. Прошло шесть лет, а я так и не поняла, как она умудрилась опередить ветер и добраться от дома до улицы Чжэньчжудацзе всего за несколько минут. Более того, она умерла там, где ее подобрал Жун Яо. Ушла туда, откуда и пришла. Короткая жизнь, не самый счастливый процесс, может быть, она даже не успела запомнить наши с Жун Яо лица. О сестренке уже давно не вспоминали, но я никак не могла стереть из памяти ее лицо – хотя почти забыла, как она выглядела и с какой стороны у нее было черное родимое пятно – слева или справа; но она была очень красивой. Каждый раз, когда приходил тайфун, я всегда видела лицо сестры, которая улыбалась и плыла на ветру. Никто не знал о том, как мне страшно. Я боялась ее так же, как тайфуна.

Возможно, даже Жун Яо уже забыл мою сестренку. Каждый раз накануне шторма он становился самым занятым человеком в городе. Он городской уборщик, а еще глашатай тайфуна. Первое – его работа, второе – его хобби. Пусть даже впоследствии он вышел на пенсию, он все равно отказался покидать пост, занимаясь тем, что ему нравилось, неизменно в течение десяти лет. В руках он держал две вещи, которых не было больше ни у кого: огромную метлу, связанную из бамбуковой щепы, и ручной мегафон. Каждый раз в период штормового предупреждения он ходил по улицам и переулкам, оглашая на каждом углу профилактические меры, новой малярной кистью обновлял линию охранения от паводка, напоминал равнодушным и небрежным, что окна должны быть починены, все ценные вещи – еда, ткань,