– Ничего страшного, спасибо вам большое.

Остаток дороги до «Дуба и липы» мы провели, мило беседуя о молоке, сыре и детях Алсу и Макса. Коих было – подумать только – пять штук. Ничего удивительного, что бедная женщина так перепугалась даже призрака возможной депортации – нелегко и вдвоем с мест сорваться, а тут всем табором. Макс ничего не говорил, но периодически хмыкал, явно в подтверждение. Мои акции в его глазах росли посекундно, еще чуть-чуть – и мы будем почти как лучшие друзья.

Вышло по-иному: на подъезде к поселку Макс вдруг сник, скукожился, мне даже показалось, что уши у него прижались, как у проштрафившегося пса. Алсу тоже резко притихла и лишь что-то быстро бормотала под нос, точно заклинание от лиха.

Сначала я не поняла причин подобного смятения. Всего-навсего на парковке, поперек всей разметки – то есть по-хозяйски – стоял огромный «Мерседес». В загоне со скотинкой было оживленно: коровы и козы активно жевали разложенное сено, огромная собака – хвост трубой! – резвилась как щенок, носясь кругами и тряся дредами. Причем коровы, как ни странно, никакого страха не проявляли. Более того, какой-то теленок запанибрата бодал жуткую скотину безрогой головой, а кобель облизывал ему нос.

По тылам коровок и коз пробирался какой-то человек в огромных резиновых сапогах – подчищал навоз лопатой, загружал в тачку, транспортировал в кучу, – все очень быстро, сноровисто. Я бы сказала, с огоньком.

Несмотря на проливной дождь, человек был гол по пояс, от него валил густой пар, образовывая вокруг торса таинственный ореол.

– Вы знаете, кто это? – тихо спросила я.

– Шеф, – так же, но торжественно ответила Алсу, едва шевеля губами.

И они так же – тихо и торжественно, как на гражданскую панихиду – вылезли из машины. Я решила остаться в салоне и безопасно понаблюдать из-за затонированных стекол – не исключено, что знакомиться нам с этим «шефом» еще рановато.

Ясно было видно, что семейству хотелось так же бесшумно и незаметно проскользнуть в свой домик и сделать вид, что они там давно.

Этому плану не суждено было исполниться.

Заметив их передвижения, человек на пастбище завершил процесс складирования навоза, аккуратно очистил от остатков лопату и тачку и толкал ее в сторону выхода из загона.

Жуткий кобель, который ластился к нему как болонка, оставил это ребячество и, подчиняясь повелительному жесту, чинно отправился нести службу далее, то есть улегся в подходящую лужу и задремал.

Шеф пролез под жердью и, разогнувшись, жестом же, как до того собаке, отдал приказ подойти к себе.

Макс с Алсу не замедлили приблизиться, постукивая хвостами и чуть не поскуливая.

Первым залпом прозвучал извечный русский вопрос, который на бумаге можно выразить лишь как: «Ну и юли?», далее последовала канонада из полуцензурных и совершенно нецензурных выражений, которые все понимают без словаря. Из нее следовало в частности, что в его, Шефа, обязанности не входит уборка навоза и доставка сена, а если кто-то думает иначе, то может немедленно отправляться на…, то есть домой. Что он, Шеф, имел в виду всех, которые полагают, что могут забивать на все и получать за это деньги. И если кто-то считает, что после всего сегодняшнего он, Шеф, станет мириться с тем, что…

Что же, похоже, этот эффективный менеджер-мотиватор потихоньку иссякает, и будет благородным вставить мудрое, умиротворяющее слово. В конце концов, именно по моей вине несчастные «берриморы» покинули свой боевой пост.

Дождавшись, когда в тираде наметится пауза, я опустила стекло и ласково произнесла:

– Добрый день!

Главный калибр повернулся в мою сторону – и в этот самый момент я чрезвычайно удивилась, точь-в-точь как и Шеф.

– Таня, соседушка! Как цси?

…Нет, ну когда-нибудь я ему таки отвешу оплеуху!

Глава 20

В целом Роман Дубовицкий, он же Озолиньш, мало изменился за эти сто лет: зубов не прибавилось, мышц и сухожилий не убавилось, равно как и присущей ему бесцеремонности. Вот только что, простите, возился в котяхах и отходах, и вот уже безо всякого смущения лапает, тормошит, крутит и разглядывает, как куклу.

– Нет, ну как это вообще? – радостно орал он, тараща некрупные глаза – как я заметила, красные, воспаленные, обведенные черными кругами. – Вот это встреча! Вот это…

Тут наконец кое-что до него дошло, по крайней мере он спохватился:

– От я баран… Макс, воду! Алсу, полотенце! Чистое, Алсу!

Бедная женщина метнулась в дом.

– Проснись, черт нерусский! – это уже Максу.

– Воду подогреть, – пролепетал тот.

– Лей давай!

Тот, послушно схватив ведро ледяной воды, принялся лить. От этого зрелища – холодная-прехолодная, чуть не звенящая струя, стекающая промеж лопаток на спину, пусть и чужую – у меня зубы заныли.

Одно ведро закончилось, Макс моментально приволок второе.

Продолжая туалет, Роман извлек из заднего кармана джинсов плоскую фляжку с каким-то внушительным логотипом, отвинтил крышку и принялся щедро поливать себе на руки, растираться, как банальным тройным одеколоном или просто мылом. Сырой воздух насытился ароматами некой жидкой нирваны.

К тому времени как флакон и второе ведро закончились, поспела Алсу с полотенцем, которое она чуть не с поклоном преподнесла.

Вытершись, Роман кинул ей полотенце обратно, влез в «Мерседес», вылез, уже в свитере и жилете, и снова заключил меня в благоухающие объятия:

– Танечка, Танечка, Танечка! Как же я люблю твое имя! И снова здравствуй. Какой подарок! Как я рад тебя видеть! Рассказывай, какими судьбами, откуда? Так, отставить, – скомандовал он сам себе, – по-другому сделаем. А вы работать, – это Алсу и Максу, – ваше счастье, не до вас.

Они немедленно удалились, рады-радешеньки. Я не могла не заметить их восхищенные и боязливые взгляды, которыми они меня одарили. Эдакая сверх-Таня, укротительница тигров и цунами.

– Ну а тебя, имей в виду, я так просто не отпущу, – то ли пошутил, то ли пригрозил Роман, – а ну пошли.

– Да у меня дела еще…

– У всех дела, – и, презрев мои колебания, Роман схватил меня на руки и