Катя даже испугалась этого вновь охватившего ее чувства, слегка отстранилась, пробормотала растерянно:

– У вас отличное произношение. Жаль, что вы все-таки не выучили язык…

– Вы не представляете, как мне самому жаль, – подхватил Эртан. – Стоило мне прочесть эту книгу – в четырнадцать! – как я понял, что непременно хочу сыграть в постановке по ней. Я готов был на любую роль, пускай даже самую маленькую, мне просто хотелось и самому прикоснуться к этой магии. Вы не поверите, – он снова смущенно улыбнулся, – я даже разыгрывал роман по ролям у себя в комнате, выступал сразу и за Мастера, и за Воланда, и за Иешуа, и за Пилата. Хорошо, что встревоженные родители не упекли меня в психушку, слушая, как я у себя в детской выступаю на разные лады. Может быть… может быть, именно этот роман, в конце концов, укрепил мое до тех пор еще мимолетное желание стать актером.

Катя обратила внимание, что пока Эртан говорил, Мустафа, опустив подбородок на кулак, внимал ему почти восторженно и следил своими темными, уже подернувшимися пьяной поволокой глазами за каждым его жестом. Килинч был влюблен – так откровенно, так очевидно, что Кате снова стало не по себе, будто бы она, сама того не желая, подглядела что-то интимное, сокровенное, то, что обычно не выставляют напоказ. «Да он, может, и весь спектакль затеял ради него, этого невероятно красивого и чуть ли не до безумия талантливого полубога», – поняла вдруг Катя.

– А потом, – продолжал меж тем Эртан, – я вырос и понял, что мои шансы сыграть в постановке по Булгакову очень невысоки. В Турции до сих пор «Мастера и Маргариту» не ставили, в европейские и американские спектакли меня не брали из-за неистребимого турецкого акцента, – он усмехнулся и невесело пошутил: – Оставалось лишь блестяще выучить русский и попроситься в какой-нибудь российский театр. Но и на это у меня не хватило запала. Так что Мустафа, можно сказать, исполнил мою детскую мечту.

В этот момент Килинч вдруг залпом осушил очередной бокал и изо всех сил треснул кулаком по столу.

– Заплачу я ему эти деньги, – громогласно объявил он. – Не три миллиона, конечно, тут мои юристы поработают. Но два отдать придется. Да и ладно, пускай подавится. Но ты… – он схватил лежавшую на столе красивую тонкую руку Озтюрка и порывисто прижал ее к своей груди, – ты должен сыграть эту роль. Она – твоя, теперь я это вижу. Спасибо вам, Кати! Ну какой же ты Воланд? Это у меня глаз замылился из-за того, что тебя вечно ставят на роли злодеев и психов. А ведь я всегда знал, какая у тебя прекрасная душа. К черту! Я заплачу ему эти два миллиона, но спектакль должен состояться. А ты – сыграть свою лучшую роль.

Он вдруг словно бы сам обрадовался своему решению, просиял и, обхватив Эртана рукой за плечи, потянул его к себе. Озтюрк же, явно смущенный таким обращением, пытался аккуратно высвободиться.

«А ведь он теперь считает, что выкупил его, – поняла про себя Катя, глядя на происходящее. – Заплатил, внес калым и теперь имеет на него право. А Эртан, хоть и счастлив, что спектакль все-таки состоится, в то же время совсем не рад вот этому обстоятельству. Похоже, любовь у бедняги Килинча не очень-то взаимная».

Ее и саму терзали противоречивые чувства. С одной стороны – радость, облегчение от того, что Мустафа все же решился на такие расходы и поддержал ее идею, творческий подъем, желание немедленно начать по-новому прорабатывать сцены. С другой же – чувство неловкости, тяжести от того, что именно ее решение повлекло за собой такие проблемы и, возможно, толкнуло Эртана в объятия Килинча. От последнего на душе почему-то было совсем уж тошно и муторно.

Мустафа, очевидно не привыкший к бурным возлияниям, тем временем окончательно захмелел, принялся что-то цветисто сбивчиво говорить по-турецки, кажется, даже читать стихи, размахивать руками, сверкать черными глазами. И Озтюрк в конце концов шепнул Кате:

– Кажется, нам лучше вызвать ему машину.

И Катю снова охватило неприятное чувство. Подумалось, что Эртан сейчас заберется в машину вслед за Килинчем, и быстрый автомобиль умчит их в окрестности Текирдага, в тот самый таинственный дом на берегу моря, окруженный садиком с мраморными херувимами и укромными беседками. В дом, где столько террас, с которых приятно любоваться живописным видом и ощущать дуновение морского бриза на разгоряченном лице. В дом, где вышколенные слуги приготовят для тебя и твоего гостя роскошно убранные покои и не позволят никому нарушить ваше уединение…

Когда личный шофер Килинча отрапортовал по телефону, что автомобиль для хозяина подан, Эртан с силой, удивительной для такого тонкого гибкого человека, подхватил Мустафу под мышки, вздернул из-за стола и, позволив отяжелевшему продюсеру опереться на его плечо, повел его к выходу из ресторана. Катя, двинувшаяся за ними, видела, как Озтюрк вместе с шофером упаковали Мустафу в салон автомобиля, как тот попытался удержать Эртана, начал было что-то проникновенно ему говорить. Но Озтюрк, ослепив Мустафу своей фирменной широчайшей улыбкой, ловко вывернулся из-под его руки, коротко сказал что-то водителю и захлопнул дверь машины. Автомобиль, взвизгнув колесами, развернулся на парковке и сорвался в ночь. А Эртан обернулся к Кате и улыбнулся ей – как-то растерянно и в то же время заговорщически.

– Какие у вас планы на вечер, мисс Катерина? Хотите, вернемся за столик?

Но не успела Катя ответить, как откуда-то со стороны улицы вдруг раздался восторженный писк, женский голос ахнул:

– Эртан-бей!

И на ресторанную парковку вдруг ринулись две женщины средних лет, пожирая Озтюрка восторженными глазами.

– Я же тебе говорила, – твердила одна другой, – я разглядела его за стеклом. Это он!

– Идемте! Скорее! – мгновенно сориентировавшись, скомандовал Эртан.

Прохожие на улице уже начинали оборачиваться, привлеченные звонкими возгласами. Кажется, некоторые тоже узнали Эртана, стоявшего ровно под ярким фонарем на парковке, и теперь подбирались поближе. Вероятно, вся эта ситуация за пару минут могла обернуться серьезным столпотворением. Катя, до этого момента и не подозревавшая, насколько Озтюрк популярен в своей стране, не успела оглянуться, как тот уже схватил ее за запястье и быстро повлек обратно в ресторан.

– Эртан! Куда же вы! Подождите… Мы ваши поклонницы! – взывали оставшиеся у них за спиной женщины, вход в ресторан которым преградил внушительный охранник.

– Бежим, – жарко шепнул Эртан Кате на ухо, волоча ее за собой между столиков.

Посетители с недоумением оборачивались на них, шушукались.

– Подождите, – попыталась остановить его Катя. – Но ведь охрана их задержала. Все в порядке, в ресторане они до вас не доберутся.

Озтюрк, обернувшись к ней через плечо, лишь невесело рассмеялся.

– Они прорвутся, – заверил он. – Не знаю, как им это каждый раз удается, но кто-нибудь обязательно умудрится просочиться в ресторан. А даже если и нет…

Он многозначительно обвел глазами обеденный зал, и Катя заметила, что возникший переполох уже взбудоражил публику. Посетители, до сих пор не особенно обращавшие на них внимание, кажется, только теперь сообразили, кто перед ними. Многие оборачивались в их сторону, окидывали нарушителей спокойствия надменными взглядами, но кое-кто явно не чужд был и интереса к происходящему.