— Да, Ангел. Да… — толкаюсь внутрь, Лина вскрикивает, понимание взрывается в голове фейерверком, и мои глаза распахиваются шире, а с губ срывается рык.

— Какого хрена?

Весь запал мигом испаряется, и я трезвею, чувствую протест из-за неутоленной жажды в теле. Лина краснеет и отводит взгляд, но я заставляю ее повернуться ко мне.

— В глаза смотри. И отвечай, — чеканю чувствуя как возбуждение уступает место злости. — Это что сейчас было?

Член по-прежнему внутри, и Лина морщится, когда инстинктивно толкаюсь в нее, чувствуя как мокро внутри от, сука, гребаной крови.

— Больно… — она зажмуривается, а у меня внутри все горит от желания подняться и встряхнуть эту строптивую сучку, чтобы узнать наконец правду. Лежу на ней сверху, чувствуя как нежные бедра касаются моих, а мягкая грудь сминается под моей твердой, потому что дышу как после стометровки, и злость застилает глаза, но я делаю еще один толчок, входя глубже и одновременно туже сжимая шею. — Арман… — закусывает губу, от боли с оттенком наслаждения и я толкаюсь снова, глядя в красивое лицо этой маленькой лживой сучки.

— Отвечай, — рычу в губы, почти касаясь их своими. И тут же захватываю их, вгрызаясь в её рот грубым поцелуем. К черту эти гребаные ответы!

Лина стонет, когда выпустив из плена губы целую щеку, прикусываю шею, зализываю укус. Каждая ласка сопровождается нетерпеливой фрикцией, проникаю в нее до основания, долблю намеренно грубо, чтобы заклеймить, чтобы впечатать в ее кожу, оставить там след от каждой венки. Потому что моя.

— Это…не я… это… — тонкий голос срывается, воздуха не хватает потому что я все сильнее сжимаю её горло, абсолютно не контролируя силу. Меня кроет так безумно, что не могу включить разум и остановиться. Вместо этого толкаюсь глубже, срывая каждым проникновением тихий стон с пухлых губ, которые распухли от поцелуев. Лина дергает руками, но они связаны и это делает ее беззащитной. Галстук натягивается, она громче стонет, а я снова толкаюсь, туго входя в нежную плоть. Стук сердца превращается в монотонный гул от скорости ударов. Злость сжирает внутренности от понимания, что она могла и раньше меня наебать, а значит первым мог быть не я, а кто-то другой…

— Лгала мне? — рычу в ухо, ощущая как тесно внутри и разум вопит, что надо сбавить обороты, но не могу, больше не контролирую страсть, а отдаюсь ей. — Если узнаю, кто еще тебя касался, убью его, сука.

Лина стонет еще громче, вздрагивает от толчков, выгибает спину, рвано дышит, а я как озверевший трахаю ее грубо вжимая в матрас своим телом. Она раздвигает бедра чуть шире, хочет глубже, и ее молчаливый призыв срывает планку окончательно, и я выпрямляюсь и обхватываю ее попку руками и начинаю долбить еще чаще почти не вынимая с дикой скоростью приближаясь к срыву.

— Арман, пожалуйста… — откидывает голову, мотая ей из стороны в сторону. Хватает воздух большими глотками, и внезапно ее накрывает. Спина выгибается, грудь приподнимается, и Лина распахивает глаза, натыкаясь на мой озверелый взгляд и начинает кончать, извиваясь подо мной.

Вижу как капельки пота поблескивают на нежной коже, как расплавленное золото подергивается дымкой удовольствия и красивые глаза закрываются, когда Лину отпускает.

Парой толчков догоняю ее, стискиваю зубы и ворвавшись внутрь так глубоко как только могу, застываю. Горячая волна ударяет в член и я кончаю толчками изливаясь внутрь. Лина тяжело дышит, смотрит на меня из под опущенных ресниц и внезапно как вспышка в мозгу взрывается дежавю.

Точно так же прошлой ночью мы уже кончали вместе, только тогда она еще не знала кто я, а я не знал, что моя невеста может быть такой обманщицей.

— Ты делала это раньше? — Лучше выяснить сейчас, потому что неопределенность слишком мучительна. Тяжело дышу, опираюсь на выпрямленную руку у ее головы, а второй рукой развязываю черный галстук, освобождая тонкие запястья. — Сколько у тебя было мужчин?

Лина опускает руки и сверкнув мятежным взглядом растирает запястья огрызаясь.

— Ни одного.

Интересно, она и меня не посчитала за мужчину?

Мне бы впору злиться, но непроизвольно улыбаюсь, чувствуя странное облегчение внутри.

Касаюсь ее скулы кончиками пальцев, вглядываясь в сердитые глаза.

— Сколько до меня?

Она вздыхает и на секунду злость сменяется усталостью.

— Ты мой первый. Просто отец заставил сделать это, когда сказала ему.

Опускает глаза и у меня внутри все сжимается от дикой потребности защитить Лину от всего плохого. Хотя это означает защитить ее и от меня самого.

— Прости, что сделал больно.

— Не так больно как в первый раз, — она поднимает на меня взгляд и дыхание перехватывает. — Я все равно тебя ненавижу.

Она кажется не лжет, и я подавляю улыбку. Она не обманывала. Просто ее папаша долбоеб. Облегчение прокатывается по телу, и я поднимаюсь, аккуратно выходя из нее.

— Идем в душ, — встаю с постели и протягиваю руку, приглашаю Лину подняться, но она игнорирует мой жест и сверкнув взглядом встает сама, обходя меня стороной. Её протест веселит, и я улыбаюсь глядя в спину своей жене. Ну ладно, не в спину. И внутри зреет мысль. Почему же меня так кроет от этой малышки?

Выхожу из душа и закутываюсь в белый халат. Между ног немного саднит, и я стараюсь двигаться аккуратнее. Арман входит в ванную, преграждая мне путь, и я вскидываю на него сердитый взгляд. И снова у меня ощущение, что я дико его веселю. Уголок губ дергается, но засранец не улыбается, хотя в черных глазах я вижу оттенок иронии.

— Нам надо поговорить, — тянется к моей щеке, чтобы убрать мокрую прядь прилипшую к коже, но я отшатываюсь, и он опускает руку. — Подождешь, пока я выйду из душа?

Поджимаю губы и он все верно понимает и отступает, проходя мимо меня вглубь ванной. Он абсолютно голый и мне стоит огромных усилий не пялиться на его крепкую задницу. Синяки на его теле окончательно прошли лишь небольшой шрам в месте пореза напоминает о том дне, когда я привела этого мудака в свою квартиру, чтобы ему помочь.

Вхожу в спальню и машинально плетусь к кровати. Хочется упасть прямо тут посреди комнаты и уснуть, потому что усталость навалившаяся на меня после ванны как огромный булыжник лежит на плечах и я ощущаю как она давит заставляя с трудом переставлять ноги.

Постель в беспорядке, и на простыни я вижу небольшой след от первой брачной ночи. Лед сковывает сердце, и я стою и пялюсь на кровь на простынях и внутри зреет протест.

Почему я позволяю им так с собой обращаться? Почему не сопротивляюсь, когда они делают из меня марионетку? Неужели я настолько слабохарактерная, что не могу дать им отпор?

Да, раньше я не сталкивалась с такой открытой агрессией со стороны отца. Он как правило вечно пропадал на работе, мое воспитание поручал няням и учителям, приходящим на дом. Может поэтому я так растерялась, когда папа впервые меня ударил? А ведь я готова была мириться с его грубостью, даже с явным отсутствием проявлений отцовской любви могла бы прожить. Но я не могу позволить ему впредь поднимать на меня руку. Никому из них.