Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, чего разлеглась? – спросил он неприязненно.
А Залава возьми да ответь:
– Грибы вот собирала… Утомилась. Отдохнуть…
Тогда стало ясно, что чужак мог улыбаться. Не шибко умело, так, словно позабыл, как оно делается. И Залава неловко улыбнулась в ответ. Болотник вздохнул, подал руку:
– До сторожки хоть дохромаешь? Руду тебе замкнем.
Боги сразу нипочем не сознаются, что вот она – судьба твоя. Им больше по нраву, чтобы люди друг к дружке присматривались, чтобы беседы беседовали и железные сапоги стаптывали. Но стоило девице вложить свою руку в протянутую ладонь, как сердечко замерло. Он!
– Меня Залавой величают. А тебя как звать, добрый хозяин?
Тот криво усмехнулся краем рта и задумался. Не иначе на месте сочинял себе имя. Наконец молвил:
– Зови Аиром.
Дом оказался под стать хозяину. Холодный, грязный, неуютный. Пустой. Не жилье – берлога. Только куль тряпья в углу брошен, навроде кровать, и грубо сколоченный стол с шаткой лавкой. Видно, великим мастеровым болотник не был.
– Что морщишься? Не посадниковы хоромы, да, – фыркнул он.
Залава бездумно ответила:
– Я знать не знаю, какие у него хоромы…
А Аир хохотнул:
– Садись, что ли.
Тут бы девке встрепенуться, докумекать, что не дело с мужиком-то один на один оставаться, но отчего-то она и приказа послушалась, и упорствовать не стала, когда хозяин приподнял подол ее сарафана и промыл рану чистой водой из бурдюка. А когда Аир вскинул на нее взгляд, потухший и холодный, сердце и вовсе сжалось от жалости.
– Отчего тебя в деревне не любят?
Мужчина передернул плечами:
– Толку мне с той любви.
– Как же… Одиноко без нее.
Аир пробормотал:
– Одиноко что так, что эдак.
И больше ничего не сказал. Залава чаяла подступиться к нелюдиму, спрашивала, откуда тот родом и что привело его в Клюквинки, но тот знай указывал на дверь. Когда же стало ясно, что со знакомцем каши не сваришь, девка направилась к выходу. Но напоследок спросила:
– Я еще приду. Можно?
– Нельзя.
Залава улыбнулась:
– Я все равно приду.
Аир дождался, пока девка притворит низенькую дверцу, и тогда только тоже растянул губы в улыбке.
Так и повелось. Девка ходила будто бы в лес, но всякий раз оказывалась на болоте. И то тканый коврик с собой приволочет, то свежий, только из печи, хлеб, то вышитый рушник. Глядь – уже и не времянка вовсе в топях стоит, а навроде как жилой дом. Ей и прибраться было в радость, и сготовить что-нито. Аир все больше сидел в углу, супил густые брови и читал. Немногое он принес с собою из тех краев, что покинул, одежу и ту не захватил, только денег и книги. И последние берег как коршун. На третьи или четвертые гости Залава заметила, что вовсе хозяин и не читает, а следит за нею поверх страниц. И на другой раз, собираясь к Аиру, она украдкой накраснила губы и щеки.
Аир был учен грамоте, знал счет и объяснял, что ледяная речка Ключинка прокладывает себе путь за леса и холмы, становится широка, насколько хватает глаз, и впадает в Большую воду. А по той воде ходят корабли с товарами из дальних земель, и те, кто владеет такими кораблями, иной раз бывают богаче самого посадника. Залава слушала и вздыхала:
– Это ж можно весь мир поглядеть с такого корабля!
А Аир хмуро отвечал:
– Нет. Хозяева таких кораблей обыкновенно дальше своего борта не видят…
Так тянулись дни, шли недели, скоро промчались и месяцы. Залавушка все чаще сбегала в лес, и родичи, знамо, стали замечать. Уж и пытали ее, и бранили, и запирать пробовали – без толку.
Во враках обыкновенно дело просто разрешается: выйдет добрый молодец к отцу и матери зазнобушки, поклонится да скажет, мол, без любимой не уйду. Но враки на то и враки, чтобы врать. На деле же строгий Залавушкин отец и слышать не желал о чужаке, да и сам Аир оказался на диво упрям.
– Я со своим-то отцом не сладил, – сказал как-то он, – твоему и подавно кланяться не стану.
И так от этих слов Залавушка распереживалась, что захворала и много дней не ходила в чащу. Волей-неволей пришлось болотному жителю самому тащиться к людям. Он, упрямец, и время выбрал недоброе – после заката, и пройти постарался так, чтобы никто не приметил. Когда же стал скрестись в ставни и тихонько звать, меньшая Залавушкина сестрица, Алия, и вовсе расплакалась, приняв его за нечистика.
Насилу уняв малютку, Залава выскочила во двор.
– Тише, тише! – взмолилась она. – Не то отец услышит!
– И что? – фыркнул Аир. – Убьет?
– Что ты! Что ты! – испугалась Залава. – Не попусти небесные пряхи!
А Аир знай лезет целоваться – истосковался. Оно и девка не против: прильнула к груди друга любезного, вдохнула привычный плесневелый дух болот.
– Зачем пришел? Еще увидят…
– И что с того?
– Батюшка осерчает, – вздохнула девица.
Аир пропустил меж пальцев смоляные пряди. Зазнобушка выскочила к нему простоволосая, в одной рубашонке. Не осталось боле меж ними стыда.
Он спросил с непонятной злостью:
– Ты, что ли, боишься его?
– Боюсь, – не стала спорить Залава. – Ужас как боюсь! Батюшка строгий, не ровен час, прознает про нас. Тогда обоим несдобровать.
– Это как же он прознает? Доложить некому.
– Сестрица спрашивает, где пропадаю. Все норовит следом увязаться… О прошлой седмице я ее только на опушке приметила, домой отправила. А что было бы, схоронись Алия да проследи? Плачет она, думает, недоброе делается.
Аир равнодушно пожал плечами:
– То дитя малое, какая от нее беда может приключиться?
Залава замотала головой, а сама теснее прижалась к милому:
– Не ходи к нам боле. Не к добру, нутром чую! Я сама к тебе ходить стану. Хочешь, чаще. Но к нам не ходи. Батюшка…
– Да что мне твой батюшка?! – вызверился Аир. – Или я от одного сбежал, чтоб перед другим на брюхе ползать?! – И осекся, грубо отстранил от себя Залаву. – Не надо ко мне больше ходить, – процедил он. – А то еще прознает кто, потом не отмоешься. – И пошел прочь, низко опустив голову.
Крикнуть Залава побоялась, потому прошептала ему вослед:
– Я все равно приду. Никто не узнает…
В доме снова заплакала меньшая сестрица – видно, сон дурной приснился. От отца утаиться полбеды, а вот Алия все подмечала. И тут словно шепнул кто, а Залава бездумно повторила:
– А сестрице враку расскажу, чтоб боле со мной не просилась. Про Хозяина болота.
Домовой дух под крыльцом