Всё ото потом, а пока пешком иду в приёмную начальника тыла в/ч генерал-майора Гиллера с посланием от Наровлянского неизвестной силы. В приёмной генерала сидят несколько офицеров с солидными погонами. Дежурному офицеру доложился, что я прибыл с личным посланием от Наровлянского, дежурный доложил генералу и сразу пригласил меня в кабинет. Гиллер прочитал письмо, написал записочку дежурному. Прощаясь, пожелал успеха. Мой скромный опыт общения с высокими начальниками подсказывал, что влип | я опять в какую-то историю. Дежурный дал мне бумагу с адресами и телефонами, куда и за чем идти, позвонил каждому абоненту, предупредил: придёт Ульянов — обеспечьте! Иду по первому адресу, к транспортникам, у проходной встречают: «Вы Ульянов? Вам выделяется два автобуса ПАЗ и ГАЗ-69, транспорт работает по вашей заявке».

Автобусы раздал производственникам и зкипажникам, на «газике» еду к подполковнику Скворцову, всем гостиницам начальнику и жилищам командиру. Скворцов без лишних разговоров позвонил в гостиницу «Дон», приказал передать нам четвёртый этаж, около ста мест, селить только по команде Ульянова. Дали нам две большие комнаты в гостинице № 13 на закрытой территории, а для организации филиала ещё отапливаемое помещение площадью метров 200 квадратных для склада и мастерских. Заниматься этим хозяйством стало невмоготу, попросил прислать специальных людей. Вот какова сила одного письма: скорее всего всесильная волшебная палочка была не в письме, а в необходимости всем отчитываться готовыми самолётами, а не израсходованным бюджетом.

Начались активные полёты, на самолётах работы стало через край. Из очередного полёта «01» вернулась с гофрами на нижней части фюзеляжа по шпангоуту 33. Военные подняли шум и остановили испытания. Срочно прилетел главный прочнист фирмы Алексей Петрович Ганнушкин. В окружении генералитета он скептически осмотрел действительно слабое место машины и спросил: «Ну, где гофр-то?» Командир войсковой части, занимавшейся испытаниями тяжелых машин, показал: «Ну вот же!» Ганнушкин улыбнулся: «Пока все не собрались, я расскажу вам историю. Академик АН. Крылов построил могучий крейсер. Вызывает его командующий Балтийским флотом: «Крейсер потёк!» Приехал Крылов на корабль, спустился в трюм. Капитан показывает ему: капелька висит на борту. Крылов вынул платок, смахнул капельку и спрашивает: «Ну, где течь-то?» — «Да вот же, только что была!» Крылов примирительно заметил: «Вам надо было вызывать не инженера-кораблестроителя, а врача-венеролога!» Закончив рассказ, Ганнушкин подписал акт о допуске самолётов к продолжению испытаний. Проблема гофра в тот момент была решена… Но характерно, что ото место пришлось усиливать неоднократно: машина всё время ломалась при перегрузке Ny=3.5 именно в этом районе.

С Алексеем Петровичем мне пришлось неоднократно бывать в командировках по разным пикантным случаям, чаще грустным. Прочнисты — специалисты особые, их хлебом не корми, только дай что-нибудь рассчитать. Они рассчитали траектории падения агрегатов при разрушении самолёта от перегрузки и нанесли расчётные кроки на длинную полосу ватмана, сложили её гармошкой так, чтобы влезала в карман получилась «раскладушка». На месте трагедии, найдя один агрегат, по раскладушке можно предположить, где находятся другие обломки. По их взаимоположению можно уже предположить высоту и скорость, при которых произошла трагедия. Такую раскладушку Алексей Петрович подарил мне, и я пользовался ей долгое время[25]. Ещё один подарок Ганнушкин сделал нашему семейству. В ЦАГИ, в лаборатории прочности, где работала техником моя супруга, шли испытания Ту-16. Приехал Ганнушкин, попросил материалы по испытаниям, начальница бригады сказала, что материалы можно взять у Ульяновой. Алексей Петрович взял материалы и спросил у супруги, откуда у неё такая фамилия. Услышав, что муж работает ведущим инженером у туполевцев, оформил ей перевод, и буквально за руку привёл её на Базу. В отделе кадров супругу умыкнули у прочнистов и направили в Специальное испытательное подразделение (СИП) к беспилотникам. Стали мы с супругой быть вместе и дома, и на работе, а иногда и в командировке; спасибо родителям, они очень сильно помогали в воспитании дочери.

Расскажу немного о Ганнушкине. У Алексея Петровича Ганнушкина был заметный нервный тик и глаза горели живым огнем. Однажды, как я слышал от ветеранов, его пригласили на 100-летие со дня рождения его отца — Петра Борисовича Ганнушкина, «отца русской психиатрии», которое отмечали в знаменитой клинике, носящей его имя. В проходной строгий вахтёр спросил его: «Вы кто?» — «Ганнушкин!», — гордо ответил Алексей Петрович с перекошенным от тика лицом и горящими глазами. «О! Наш человек!», — сказал вахтёр и охотно пропустил его. Далее цитата от Ганнушкина: «Я опаздываю, тороплюсь. Корпусов в клинике много — не знаю, куда идти. Сидят какие-то люди, я им говорю: “Я — Ганнушкин! Куда мне идти?” Мне отвечают: “Ганнушкин? Сейчас, не волнуйтесь, мы вам поможем!” Приходят два дюжих мужика. У меня возникли уже нехорошие мысли, тем более что они подходят ко мне как-то медленно, словно крадучись. Я выхватываю пригласительный и ору: “Я — сын Ганнушкина, вот приглашение!” Раздался хохот, всё прояснилось, и меня отвели в корпус, где уже начиналось торжество. Свое выступление я начал с рассказа о встрече с “наследниками” отца и зал “лежал”»…

Погибшую «03» заменила «20», летали на ней командир Горяйнов Николай Иосифович, штурман Шестаков Юрий Григорьевич, бортоператор Щербаков Константин Александрович. Ведущий инженер — Юмашев Леонард Андреевич, я у него помощник. Главной задачей была проверка безопасности выхода всех вариантов загрузки бомб при максимальном скоростном напоре и максимальном махе. Собрались перелетать в в/ч, погрузились в Ту-104 № 42376. Лётный экипаж улетел, положив свою цивильную одежду в Ту-104. Мы быстро погрузились, стали выруливать, но «Золушка» вернула нас со старта из-за грозы на маршруте. «Золушка» была позывным аэродрома «Раменское» в те времена.

Прилетели мы с опозданием часов на пять, за это время лётный экипаж арестовали. Они прилетели, зарулили на стоянку, военные их вынули из кабины и оставили ждать нашего прилёта под самолётом. Апрельская жара, а экипаж одет в тёплые лётные кожаные костюмы. Костя Щербаков разделся до трусов, расстелил костюм на крыле и лёг загорать, за ним последовали Шестаков и Горяйнов. По установленным в в/ч правилам, прилетевший самолёт заруливает на стоянку прибывающих, и его встречают режимщики. В нашем случае самолёт поставили на стоянку Ту-22, и режимщики лопухнулись. Но нашёлся бдительный человек, сообщивший, что на крыле суперсекретного объекта расположился цыганский табор. Примчались режимщики, потребовали документы, а документы лежат в самолёте Ту-104 № 42376 и ждут указания «Золушки» доставить их владельцам. Почти голые мужики стали представляться: полковник, Заслуженный лётчик-испытатель, Герой Советского Союза Горяйнов Николай Иосифович. Подполковник, Заслуженный штурман-испытатель Шестаков Юрий Григорьевич. Член «мопра и допра»[26] Щербаков Константин. Костин каламбур окончательно убедил режимщиков в необходимости доставить коварных агентов