матросами в форменной одежде, которые окружили их тесным кольцом и критически следили за каждым выпадом бойцов!

На следующее утро вся команда ревностно чистила и красила подводную часть крейсера. В японском флоте внимательнейшим образом следят за тем, чтобы корабль никогда не рисковал потерей своей быстроходности и очень часто производят эту работу. Нужно сознаться, что для живущих на судне она крайне неприятна, так как корабль накреняют под углом 15 градусов. Для крена выкачивают водяной балласт с одной стороны, оставляя другую нетронутой; кроме того, спускают шлюпки с одной стороны до воды, а с другой наполняют их водой. Таким образом легко получается желаемый крен.

Наш капитан обращался с командой, как с собственными детьми; по-видимому и они относились к нему, как к заботливому отцу. Вообще, в японском флоте вне службы все офицеры смотрят на матросов, почти как на равных себе, и я убежден, что невозможно привести ни одного случая злоупотребления этой снисходительностью со стороны начальства.

До нас дошло известие, что японским орудиям удалось разбить два русских прожектора в Порт-Артуре. Первый был жертвой счастливого выстрела, но во втором случае орудия были тщательно наведены днем и как только прожектор дал первый луч, 100-фунтовое ядро раздробило вдребезги весь аппарат. Это была чувствительная потеря для русских, потому что у них остались только несколько прожекторов, притом более слабых.

В ожидании сдачи Порт-Артура во флоте все было в полной готовности для немедленного нападения на Владивосток.

Раз к завтраку мне подали коренья тигровой лилии. Плотностью они вроде тертого картофеля; вкус — нечто среднее между печеными яблоками и печеными каштанами.

Меня очень беспокоили москиты, так что пришлось просить ревизора выдать и на мою долю зеленый кисейный полог, такой же, какими матросы закрывали свои койки.

Некоторые причины разрушительного действия японской артиллерии выяснились для меня из интересного разговора с одним из офицеров. Он говорил, что японские бомбы, начиненные порохом «шимоза», действуют гораздо разрушительнее на броню, чем снаряды, употребляемые русскими. Кроме того, следует заметить, что японские комендоры более метко попадают в цель, так как они всегда практикуются исключительно на больших расстояниях от 10.000 до 12.000 ярдов. Зато на этой дистанции они так искусно попадают в цель, что выбранные мишенью огромные скалы разлетаются вдребезги. Огонь по русским кораблям обыкновенно открывался с 10.000 ярдов.

Японские матросы моют палубу очень оригинальным способом, совершенно отличающимся от способов, принятых во всех флотах. Они размещаются длинными рядами друг за другом, сидя на корточках. Передние ряды скребут палубу щетками, а задние моют швабрами, подпрыгивая как лягушки. Подобное мытье палубы, право, является прелюбопытным зрелищем.

Однажды на рейде, посреди всех кораблей, взорвалась мина заграждения; гул отдался по всему заливу, осколки кружились и свистели в воздухе подобно гранатам, но никто не обращал на них особого внимания; несколько кусков упало к нам. Плавание по этим водам, усеянным минами, — очень рискованное предприятие.

Одним из самых странных ощущений, испытанных мною на крейсере, было бритье японским цирюльником, исполненное с обычной японской добросовестностью. У него был с собой удивительный подбор инструментов, начиная от круглой щетки и кончая ящичком с лезвиями бритв, самое маленькое из которых скорее походило на расплюснутое шило. На мой вопрос о их назначении он объяснил мне, что эти маленькие лезвия предназначаются для бритья внутренности носа, и тотчас же приступил к демонстрированию своего искусства. Взяв прежде всего крошечными щипчиками кусок мягкой корпии, он проворно и ловко повертывал ее в носу до тех пор, пока волосы внутри не смягчились в достаточной степени. Потом, пустив в ход одну из маленьких бритв, он с дивной ловкостью и точностью удалил все волосы, не причинив ни единого крошечного пореза. Это была очень деликатная, но не особенно приятная операция; долгое время спустя у меня продолжали слезиться глаза.

Глава VII

Я перехожу на «Никко-Мару». Госпитальное судно «Кобе-Мару». Миноносец № 67. За мной посылает Того. Свидание с адмиралом. Джонка с грузом ослов. Перед Порт-Артуром. Блокада. Я служу на миноносце № 67. Русские пробуют сделать выстрел на дальнее расстояние. Взрыв на Северном форте. Выход «Ретвизана». Предостерегающий сигнал Того.

Жизнь в Дальнем начала утомлять меня своей монотонностью и я стремился к чему-нибудь более возбуждающему. Поэтому меня очень обрадовало неожиданно полученное предписание перейти на минное судно «Никко-Мару», стоявшее в скрытой бухточке почти на расстоянии ружейного выстрела от Порт-Артура. Это назначение возбудило во мне надежду, что быть может, мне удастся присутствовать при всех минных операциях.

На мое новое судно меня должен был доставить миноносец № 67, который после донесения адмиралу Того, шел в эту таинственную бухту. Сделав прощальный визит адмиралу Хосойя на флагманском судне, я также побывал перед отъездом на плавучем госпитале «Кобе-Мару», где у меня был знакомый доктор. Он сообщил мне, что мои друзья, два японских художника — Тоги и Мурати, наводили обо мне справки и надеялись по возвращении повидаться со мной. После обеда мне показали весь госпиталь. Везде было безукоризненно чисто и опрятно; операционные палаты были снабжены всеми нужными приспособлениями для поддержания равномерной температуры, несмотря на изменения погоды. Вместо обычных круглых иллюминаторов в каютах были большие четырехугольные окна. Выздоравливающие могли прогуливаться по палубе, для чего на ней отведено обширное место. Все пациенты одеты одинаково в белые кимоно и белые шапочки, что очень удобно и вместе с тем прохладно. Во время моего присутствия прибыло двое раненых. Их подняли на борт в ящике из бамбука. Это — превосходное изобретение, так как эластичность дерева избавляет пациента от всяких толчков и тряски. До войны «Кобе-Мару» совершал рейсы между Глазго и Америкой.

Возвратившись на «Тайнан-Мару», я провел мой последний вечер на палубе, разговаривая с капитаном и ревизором и наслаждаясь прелестной лунной ночью. Прожекторы все время светили. В 8 часов утра к борту подошел за мной миноносец № 67 под начальством лейтенанта Таира. Капитан любезно разрешил мне взять с собой своего вестового Араи. Миноносец № 67 носил на себе следы войны: на бортах виднелись впадины и зазубрины; около трапа, ведущего в капитанскую каюту, была заделанная пробоина, — память русской бомбы, ранившей матроса, спускавшегося в это время по трапу. Другое круглое пятно на палубе указывало место, куда проник 4,7-дюймовый снаряд, взорвавшийся в машинном отделении. Против всякого ожидания, он не причинил никакого значительного вреда, только перерезав паровую трубу. Все это случилось во время третьей попытки закупорить Порт-Артур. Это хорошенькое маленькое судно, носившее на себе следы непогоды и тяжелой службы, было построено исключительно японцами и прослужило во все время блокады без перерыва.

Кроме всякого другого груза, палуба миноносца была загромождена почтовыми чемоданами, большим количеством мешков со свежим