написал и издал «Основания хронологии для периодов, предшествовавших олимпиадам» («Principes de Chronologic pour les temps, anterieurs aux Olympiades»), снабдив свое сочинение добротными хронологическими таблицами. Последним трудом Потоцкого изданным в Петербурге, стало «Description de la nouvelle machine pour battre monnaie» («Описание новой машины для чеканки денег») от 1811 года, написанное по-французски и по-русски. В 1810 году граф посетил Францию и Испанию, где продолжил писать свой роман «Рукопись, найденная в Сарагосе», а в 1812 году покинул Санкт-Петербург, с тех пор почти безвыездно проживая в своих имениях в Подольской и Волынской губерниях. В столице появился лишь на православную Пасху 1815 года, когда у него состоялась последняя аудиенция у государя императора Александра I. Со второй половины 1814 года граф страдал от постоянно усиливавшейся меланхолии, последствием которой стал несчастный случай, разлучивший его с жизнью, о чем мы ниже и расскажем.

Русский царь по достоинству оценил научные и литературные таланты Ивана Осиповича Потоцкого, произведя его в тайные советники, назначив состоять при Министерстве иностранных дел, и сделав кавалером орденов Святого Станислава, Белого Орла и Святого Владимира I степени.

Это все скупые строки, почерпнутые из послужного списка графа и «Русского биографического словаря» (14 том), издававшегося с 1896 по 1918 гг. под наблюдением его председателей промышленника и сенатора А. А. Половцева (1835–1909), а затем великого князя Михаила Николаевича (1859–1919).

Могилев на Днестре (ныне Могилев-Подольский).

Справа собор Святого Николая Чудотворца. 1920-й год

Шли годы, и жизнь наших героев шла в разных направлениях, да и общества их были совершенно отличающимися друг от друга. Дина с мужем и со своими четырьмя дочерями перебрались в Гамбург, где они открыли преуспевающее торгово-кожевенное предприятие, являясь благотворителями местной еврейской общины. Ее брат Йонатан тайно перешел в лютеранство, еще учась в Берлинском университете на правоведа, закончив который уже долгое время служил прусским королевским земельным адвокатом в Силезии, получив дворянство от прусского монарха и именуясь теперь Иоганн Йонатан Перейра фон Эренштейн. Он женился на дочери лютеранского пастора из Бреслау, и уже воспитывал двоих сыновей, готовя одного в военные, а другого по духовной стезе, и нисколько не интересовался жизнью крупной еврейской общины силезской столицы, но поддерживал связь с сестрой, не обращая внимания на ее упреки в переходе его в назорейство. Памятуя хорошие детско-юношеские годы, прошедшие в Подолии, и отношения его сестры с будущим ординатом Ланьцуцким (звание старших сыновей в этой ветви Потоцких), он не переставал писать Яну и его брату Северину, кажется, сильно посодействовавшему обращению своего еврейского приятеля в христианство. Правда, учитывая возрастающую занятость наукой Яна Потоцкого, с 1805 года он направлял свои подробные письма на польском уже его секретарю Матеушу Колодзейскому, а тот докладывал вкратце их содержание графу. Сам Ян Потоцкий, как уже нами выше сообщалось, овдовел, а затем женился на Констанции Потоцкой (1781–1852), дочери генерала коронной артиллерии Станислава Щенсного Потоцкого (1751–1805), одного из руководителей и создателей пророссийской Тарговиц-кой конфедерации, основателя знаменитого парка «Софиевка» в Умани, и Юзефины Амалии Мнишек (1752–1798), фрейлины Ее Императорского Величества Екатерины II, статс-дамы российского императорского двора и дамы Ордена Святой Екатерины большого креста. Первый брак Яна Потоцкого с княжной Юлией Любомирской (1764–1794), хотя в нем и родились два сына Альфред Войцех (1786–1862), будущий ординат Ланьцуцкий, и Артур Станислав (1787–1832), оказался неудачным: супруги вскоре расстались, а немногим позднее Юлия Потоцкая состояла в открытой связи с князем Евстафием Сангушко.

Что касается брата и сестер Мураховских, то у них тоже все благополучно складывалось в новой жизни и на новом месте в Екатеринодаре. Из письма, направленного графу осенью 1806 года старшей сестрой Деворой Мураховской и зачитанного ему Матеушом Колодзейским, он узнал, что она оставалась при семье своего брата, уже произведенного в войсковые старшины, тогда как ее младшие сестры вышли замуж: обе за офицеров Черноморского казачьего войска – Авигея за хорунжего Андрея Калиновича, а Соломонида за сотника Матвея Посполитаки; каждая имела к тому времени уже по двое детей – первая двух сыновей, а вторая сына и дочь. Впрочем, сама Девора оказалась вполне востребованной, организовав в казенном доме стараниями брата и при содействии войскового правительства пошивочную и закроечную мастерскую для женщин, куда пригласила к себе на работу жен и дочерей офицеров и казаков, живших неподалеку в Екатеринодаре. Никакой тени ностальгии по родному Могилеву-на-Днестре и Подолье в письме Деворы Ян Потоцкий не обнаружил, да оно и понятно: хотелось побыстрее забыть годы нищеты и поношений, выпавшие на долю трех еврейских сестер, в одночасье лишившихся всего и вновь приобретших все в другой жизни и другой вере. Разве не верна пословица, дескать, от судьбы не уйдешь? Вот и граф в своей дальнейшей жизни слишком уж доверился судьбе или, говоря философским языком, необходимости. По-видимому, у него наступало творческое опустошение, а меланхолия, раньше порождавшая в нем созидательную энергию и пробуждавшая научную интуицию, теперь стала выжигать его изнутри.

Уже отшумели по Европе наполеоновские войны, и русский царь как античный триумфатор вступил в Париж во главе своего доблестного воинства. Несмотря на лояльное отношение к нему при петербургском дворе и самого государя императора Всероссийского Александра Павловича, хотя оба сына Яна Потоцкого от первого брака служили адъютантами при Наполеоне Бонапарте, графа тяготило пребывание в северной столице не столько из-за этого, сколько от того, что он чувствовал – ему нечего больше дать ни российскому обществу, ни российской науке; а жить в шляхетской праздности он не мог, да и не хотел. Франкоязычный роман «Рукопись, найденная в Сарагосе» в редакции от 1810 года, многомерный, франкмасонский, философический и оказавшийся слишком сложным для понимания его века, как бы подвел итог его неутомимой деятельности, разделив его жизнь на до и после: разумеется, вторая ее часть продлилась недолго. Отсюда он принял решение удалиться в Уладовку, свое второе имение в Бердичевском уезде, куда свозились все предметы и артефакты, привезенные им из дальних и ближних странствий.

В тот год граф уже очевидно что-то предчувствовал, а посему решил посетить в последний раз Могилев-на-Днестре, уездный город, с которым его связывали воспоминания юности и цветущей младости с нерастраченным порывом к деятельности. Да оно и понятно: угасая, человек стремится туда, где ощущал себя в бодрости своих первоначальных сил, уповая, быть может, обрести здесь свое второе дыхание. Безусловно, таким местом силы для Яна Потоцкого являлся Могилев в Подолье, некогда основанный его родственником и названный в честь его тестя молдавского господаря Могилы. Хотя здесь он мог, обронив, и оставить последние