Она хотела сказать девочке что-то оптимистичное, но грудь в районе солнечного сплетения ошпарило такой болью, что она не смогла выговорить ни слова. Сердце затрепыхалось, как рыбка в садке, и Тамара Сергеевна осознала: это конец.

Сколько бывало в ее жизни ночей, когда она лежала в кровати, прислушиваясь к биению собственного сердца, ощущая, как оно то колотится с отчаянной обреченностью, то пропускает удар, замирает, словно решая – стоит ли продолжать? Оно билось то быстрее, то медленнее, и в такие моменты Тамара Сергеевна гадала, умрет ли прямо сейчас, в эту минуту, или же сердце ее снова стукнет, разок – другой и сумеет вернуть ее к жизни.

«Аритмия» – красивое, звучное слово. Оно означает, что ты каждый день балансируешь на грани, привыкнув к этому состоянию, как игрок в рулетку.

Будь здесь сейчас ее кардиолог, он пожал бы, наверное, плечами: что вы хотите, голубушка? Помирать пора, куда ж деваться! Вам говорили: высокое давление, аритмия, сердце изношено, сердечная мышца – вялая, как застиранная тряпочка… При таком раскладе инфаркт может случиться в любую минуту.

Тамара Сергеевна на миг вновь вернулась к недавним мыслям о том, сами ли мы принимаем решения или же все делается свыше, решается за нас.

«Как бы то ни было, сейчас я точно сама сделаю выбор!»

Они уже выбрались в темный и заброшенный вестибюль: ребята шли впереди, она старалась поспеть за ними. Тамара Сергеевна задержала взгляд на удаляющемся лучике света, на двух тоненьких ребячьих фигурках. Она всего лишь одинокая, никому не нужная старуха, которая прожила уже более чем достаточно. Если ее не станет, это никому не причинит боли.

А у этих птенцов есть родители.

У них есть будущее – долгие годы впереди.

Почувствовал что-то, Марго остановилась и оглянулась.

– Тамара Сергеевна! Где вы? – Девушка увидала, что та неподвижно стоит возле двери, ведущей в подвал. – Идите сюда, скорее!

– Я не пойду! – отрывистым, придушенным голосом крикнула она. – Бегите! Быстро! Спасайтесь! Пока оно будет занято мной – у вас есть шанс!

Тамара Сергеевна проворно отступила назад, в темноту и ужас, и захлопнула дверь, задвинув засов. Отсекла себе путь к спасению, втайне надеясь лишь, что душа ее отлетит к Богу раньше, чем до нее доберется слуга Сатаны, таящийся внизу.

Боль все жарче разгоралась внутри, разливалась огненной пылающей рекой. В глазах было черно уже не только из-за непроглядной подвальной тьмы. Руки и ноги сделались непослушными, тяжелыми и в то же время мягкими, будто бы бескостными. Дышать стало трудно, почти невозможно, каждый вдох вызывал новую волну боли.

Голова кружилась, и Тамара Сергеевна прислонилась к стене. Постояла немного и медленно осела на пол. Больше не было страха – только сознание того, что она все сделала правильно.

«Смерть придет так просто, в свой черёд», – всплыли в голове неизвестно где и когда вычитанные строки, и Тамара Сергеевна улыбнулась.

…Вскоре темная бесплотная фигура нависла над ней и пробудившееся от векового сна чудовище приготовилось расправиться с новой жертвой, но Тамара Сергеевна этого уже не увидела.

Артем

Все ушли, и Артем остался один. Сразу стало тихо – буквально в ту же минуту, как захлопнулась дверь. Хотя, по логике, и должны были доноситься снаружи хоть какие-то звуки – голоса, шаги четырех человек в коридоре. Только ничего этого не было.

Темнота, которая воцарилась в комнате после их ухода, была такой же абсолютной, как и тишина. Глаза никак не желали привыкать к чернильному мраку. Странно, конечно, в городе не может быть такой тьмы: мерцают уличные фонари и рекламные вывески, светятся окна домов, автомобильные фары. Но Тихий дом, стоящий в парке на холме, и в этом был исключением. Артему казалось, он сидит на дне бездонного колодца.

Хорошо, хоть фонарик есть. Вот только светить им страшно. Ненароком направишь луч в правую сторону, а там…

«Дана, Даночка, как же так?»

Запретив себе думать о трагедии, которая только что случилась, Артем положил фонарь рядом с собой на пол и включил телефон. Зарядка скоро закончится – всего тридцать процентов осталось. Но это не страшно, полиция приедет намного раньше, чем разрядится сотовый.

Боль в ноге нарастала. Он старался не обращать на нее внимания: подумаешь, растяжение! Но общее самочувствие тоже ухудшалось: лоб покрылся испариной, капли пота стекали по спине, ладони были ледяными. Должно быть, температура поднимается. Однако было в физических страданиях и кое-что хорошее: они отвлекали от мыслей о смерти Даны, о чудовищных обстоятельствах ее гибели.

Артем поднапрягся и отполз подальше от Даны, сел поудобнее, прислонившись к стене. Прикрыл глаза, запрокинул голову. Никогда бы не подумал, что сможет заснуть в подобных условиях, но вскоре почувствовал, что сознание затуманивается, и он уплывает куда-то, качаясь на волнах.

…Ему чудилось, будто он снова мальчишка-пятиклассник. Приехал на дачу и сразу рванул на пляж, на Волгу. Позади и дачный поселок, и сбегающая с холма тропинка: спуск крутой, запросто можно споткнуться и кубарем полететь вниз! Но все равно дети спускались к реке только по ней, а не шли чинно по широкой, выложенной камушками дороге, как взрослые.

Вот он на пляже: горячий песок обжигает пятки, покусывает их, как игривый зверек, но это не больно, а приятно. Артем летит стрелой, несется к реке со всех ног, мечтая с разбега врезаться в воду, веером рассыпая фонтан сверкающих на солнце брызг. Он предвкушает, как окунется с головой, вынырнет и поплывет уверенным кролем.

Но долгожданная кромка воды почему-то не приближается – наоборот, удаляется все дальше, дальше с каждым шагом, пока не превращается в ослепительно сияющую узкую полоску где-то вдалеке, у линии горизонта. Ступать по песку теперь больно. Это все равно, что идти по горячим углям.

Ноги, вернее, почему-то одну, левую, словно режут тупыми раскаленными ножами. Болит не ступня, а лодыжка, и вот уже иглы боли врезаются в голень, подбираются к колену.

Артем застонал, не в силах больше сдержаться, и открыл глаза. Дернулся, ударившись затылком о стену, возле которой сидел.

Сколько же он проспал? Каким облегчением было бы очнуться дома или, на худой конец, в больнице, в тепле и покое, и чтобы вокруг метались врачи со шприцами наперевес.

Но он по-прежнему в Тихом доме, и рядом – никого. Тишина, темнота, одиночество. Похоже, жар усилился: тело ломило, мышцы ныли.

– Где полиция? – проскрипел Артем.

Губы были сухие, как бумага, в горле саднило. Он медленно повернул голову, но, разумеется, ничего не смог разглядеть. Телефон был в руке, и он поднес его к лицу, включил.

На экране высветилась фотография Даны. Она смотрела, прищурив орехово-карие глаза, улыбалась холодно, загадочно и, как показалось Артему, с издевкой. «Ты тоже умрешь! – предрекал ее взгляд. – Говорил, что жить без меня не можешь, скоро придет время доказать это».