Иногда я по месяцам не вспоминаю о том, что на левой руке уменя только четыре пальца.

Несколько лет назад я встретил человека, который управлялгрузовым лифтом в одном из деловых зданий в центре Нью-Йорка. Я заметил, что унего не было и кисти левой руки. Я спросил, беспокоит ли его отсутствие левойруки. Он ответил: «Нисколько, я почти не вспоминаю об этом. Я не женат ивспоминаю об этом только тогда, когда нужно вдеть нитку в иголку».

Поразительно, как быстро мы примиряемся почти с любойжизненной ситуацией, — если мы вынуждены это сделать. Мы приспосабливаемся кней и забываем о ней.

Я часто вспоминаю надпись на развалинах собора пятнадцатоговека в Амстердаме, в Голландии. Эта надпись на фламандском языке гласит: «Этотак, Это не может быть иначе».

На своем жизненном пути мы попадаем во многие неприятныеситуации, которые нельзя изменить. Они не могут быть иными. Перед нами стоитвыбор. Мы можем или принять эти ситуации как неизбежные и приспособиться к ним,или погубить свою жизнь, протестуя против неизбежного, и, возможно, довестисебя до нервного срыва.

Я приведу вам мудрый совет одного из моих самых любимыхфилософов Уильяма Джеймса: «Согласитесь принять то, что уже есть, — сказал он.Примирение с тем, что уже случилось, — первый шаг к преодолению последствийвсякого несчастья». Элизабет Коннли убедилась в этом на своем горьком опыте.Недавно я получил от нее следующее письмо: «В день, когда вся Америкапраздновала победу наших вооруженных сил в Северной Африке, — говорится вписьме, — я получила телеграмму из военного министерства: мой племянник, которогоя любила больше всего на свете, пропал без вести. Вскоре пришла другаятелеграмма, извещавшая о его смерти.

Я была убита горем. До этого я была удовлетворена своейжизнью. У меня была любимая работа. Я помогала воспитывать племянника. Онолицетворял для меня все самое прекрасное, что свойственно молодости. Ячувствовала, что мои усилия были вознаграждены сторицей!.. И вдруг этателеграмма. Для меня рухнул весь мир. Я почувствовала, что жизнь потеряла дляменя смысл. Я утратила интерес к работе, забыла о своих друзьях. Мне стало всебезразлично. Я ожесточилась. Почему убит этот самый дорогой мальчик, передкоторым была открыта вся жизнь? Я не могла примириться с этим. Мое горенастолько захватило меня, что я решила уйти с работы, скрыться от людей и провестивсю оставшуюся жизнь в слезах и горе.

Я наводила порядок в своем письменном столе, готовясь уйти сработы. И вдруг мне попалось письмо, о котором я давно забыла, — письмо моегоубитого племянника. Он написал его мне несколько лет назад, когда умерла моямать. „Конечно, мы будет тосковать о ней, — говорилось в письме, — и особенноты. Но я знаю, что ты выдержишь это. Твоя личная философия заставит тебядержаться. Я никогда не забуду о прекрасных мудрых истинах, которым ты училаменя. Где бы я ни был, как бы далеко мы ни были друг от друга, я всегда будупомнить, что ты учила меня улыбаться и мужественно принимать все, что можетслучиться“.

Я несколько раз перечитала это письмо. Мне казалось, что онстоит рядом и говорит со мной. Казалось, он говорил мне: „Почему ты невыполняешь то, чему учила меня? Держись, что бы ни случилось. Скрывай своипереживания, улыбайся и держись“.

Я снова начала работать. Я перестала раздражаться и сетоватьна жизнь. Я снова и снова говорила себе: „Это произошло. Я не могу ничегоизменить. Но я могу и буду держаться, как он советовал мне“. Я полностьюотдалась работе, вложив в нее все свои моральные и физические силы. Я писалаписьма солдатам — чьим-то сыновьям и родственникам. Я поступила на вечерниекурсы для взрослых. Я хотела, чтобы у меня появились новые интересы и новыедрузья. Мне трудно поверить, как изменилась моя жизнь. Я перестала оплакиватьневозвратимое прошлое. Сейчас я каждый день живу с радостью, как желал мне мойплемянник. Я примирилась с жизнью. Сейчас я живу более радостной и полноценнойжизнью, чем когда-либо прежде».

Элизабет Коннли осознала то, что все мы вынуждены понятьрано или поздно, а именно, что мы должны мириться с неизбежным и считаться сним. «Это так. Это не может быть иначе». Этот урок выучить нелегко. Об этомприходится помнить даже королям, восседающим на тронах. Покойный Георг Yвставил в рамку и повесил на стене своей библиотеки в Букингемском дворценадпись со словами: «Научи меня не требовать невозможного и не горевать онепоправимом». Та же мысль выражена Шопенгауэром следующим образом:«Достаточный запас смирения имеет первостепенное значение при подготовке кжизненному путешествию».

Очевидно, одни только обстоятельства не делают нас нисчастливыми, ни несчастливыми. Важно, как мы реагируем на них. Именно этоопределяет наши чувства.

Все мы способны пережить несчастье и трагедию и одержатьпобеду над ними, если мы вынуждены это сделать. Нам может показаться, что мы неможем, но мы обладаем внутренними ресурсами поразительной силы, которые помогутнам вынести все, если только мы их используем. Мы сильнее, чем нам кажется.

Покойный Бут Таркингтон[8] всегда говорил: «Я мог бы вынестивсе, что может навязать мне жизнь, кроме одного: слепоты. Это единственное, чтоя не мог бы пережить».

Однажды, когда Таркингтону было уже за шестьдесят, онвзглянул на ковер, лежавший на полу. Цвета расплывались. Он не мог различитьузоры. Таркингтон обратился к специалисту. Пришлось узнать страшную правду: онтерял зрение. Один глаз у него почти совсем не видел: а другой должен был тожевыйти из строя. На него обрушилось то, чего он больше всего боялся.

И как же Таркингтон реагировал на это «самое страшноенесчастье?» Чувствовал ли он: «Вот оно! Это — конец моей жизни». Ничегоподобного. К своему удивлению, он был вполне весел. Даже в этот момент его непокидало чувство юмора. Расплывчатые «пятна» раздражали его; они плыли передглазами и закрывали от него окружающий мир. Однако, когда самое большое из этихпятен проплывало перед ним, он восклицал: «О, привет! Вот и снова дедушкапришел! Интересно, куда он направися в такое прекрасное утро!»

Разве могла судьба побороть такой дух? Ответ гласил — немогла. Когда зловещая мгла простерлась перед ним, Таркингтон сказал: «Я понял,что могу примириться с потерей зрения, как человек примиряется с многим другим.Даже если бы я потерял все пять чувств, я бы смог продолжать жить в своемвнутреннем мире, независимо от того, знаем ли мы об этом».

В надежде вернуть зрение Таркингтону пришлось вынести болеедвенадцати операций за год. И все они проводились под местной анестезией!Возмущался ли он этим? Он понимал, что сделать это необходимо. Он понимал, чтоэто неизбежно и что единственный способ облегчить свои страдания — примиритьсяс неизбежным и вести себя с достоинством. Он отказался от отдельной палаты вбольнице и пошел туда, где были люди, которые тоже страдали от недугов. Онстарался ободрить их. Подвергаясь все новым и новым операциям — понимая, чтоделают с его глазами, — Таркингтон старался убедить себя в том, что ему оченьповезло. «Как прекрасно! — сказал он. — Как прекрасно, что наука овладелатеперь таким мастерством, что может оперировать такой сложно устроенный орган,как человеческий глаз!»