Я верю, что жизнь без перемен – это смерть. В человеческом теле содержится в среднем около ста триллионов клеток, каждая из которых лихорадочно работает для того, чтобы опередить своё неминуемое разрушение. Каждая клетка находится в постоянном движении: восстанавливается, перестраивается, поддерживает своё состояние и размножается. Если бы они остановились хотя бы даже на минуту, мы бы испарились, превратившись в груду безжизненных химических соединений. Поэтому я пришёл к убеждению, что жизнь – это движение, а движение – это жизнь. Тысячи испачканных грязью людей, которых вы видите суетящимися на трассе в дни Спартанских гонок, живы и живы прямо сейчас, в этот момент.

Глубоко внутри каждого человеческого существа живёт дух, жаждущий движения и роста. Живой, бурлящий сгусток энергии, этот дух естественным образом движется, расширяется, вращается по кругу, даже танцует, подстрекаемый только одной добродетелью – своей жаждой свободы. Он жаждет красоты, а не развлечений, предпочитает смысл тривиальности и знание чувствам. Американское общество отводит делу истины совсем мало пространства. Слишком часто мы жертвуем погоней за знанием, отвлекаясь вместо неё на блестящие материальные побрякушки.

Я верю, что каждый день своей жизни мы можем делать выбор. Можем сделать выбор в пользу отказа от перемен и дальше цепляться за свои деструктивные привычки, продолжая отсчитывать мгновения наших скучных, однообразных дней на этом размеренном пути к смерти. Если наша смерть случится завтра, это не будет иметь значения, потому что ничего примечательного с нами все равно не случится – ни через день, ни через десять дней, ни через десять лет.

Спартанцы предпочитают резкую смену траектории своей жизни, делая выбор в пользу того, что другие люди считают возмутительным, бесшабашным и в целом совершенно отличающимся. «Жизнь должна быть путешествием до могилы, – говорил Хантер С. Томпсон, – не с намерением прибыть в сохранности и красивом, хорошо сохранившемся теле, а скорее въехать с заносом, в клубах дыма, полностью вымотанным и изношенным, громко провозглашая: «Вот это поездка!» Только не поймите это превратно. Это не значит, что вы должны небрежно обращаться с самим собой; это значит, что вы должны мудро распоряжаться своим временем – исследовать, создавать и делать то, что хотите делать в этой жизни.

У нас у всех есть строго ограниченный лимит времени на этой планете, но если мы тратим это время на попытки прожить нормальную жизнь, то мы, я считаю, тратим его впустую. Сказать, что что-то «нормально», значит вежливо сказать, что на это что-то всем наплевать и оно ничего не меняет. Любой может прожить «нормальную» жизнь, жизнь, ограниченную рамками, придуманными кем-то другим. Любой может прожить так и, к сожалению, никак не изменить мир. Нам всем суждено оказаться в могиле, но какая трагедия дойти до этой могилы без единого шрама, не оставив никакого следа, который показал бы, что мы пытались сотворить что-то потрясающее! Генри Дэвид Торо на несколько лет ушёл жить в лес, потому что не хотел дожить до конца своей жизни с осознанием того, что он «никогда не жил». Мы тоже можем сделать шаг навстречу жизни и извлечь пользу из нашего времени. Мы можем начать сегодня же.

Подготовка к неожиданностям проста. Нужно просто начать делать неожиданные вещи. Вырваться из своей рутины. Пойти ночью на пробежку. Поплавать в открытой воде. Остановиться, увидев в отдалении холм, и взобраться на него. Отправиться ещё дальше во время обычной велосипедной прогулки. Оставаясь в знакомых вам пределах, вы не готовитесь к неожиданному. Так что когда вы наконец столкнётесь с этим неожиданным – а это обязательно произойдёт, – вы не будете знать, как преуспеть.

Первая Спартанская гонка была запланирована на май 2010 года и должна была пройти в Бёрлингтоне, штат Вермонт, неподалёку от моего дома. Я рекламировал событие на местности, проводя встречи с людьми в местных барах. Небольшая группка студентов колледжа с энтузиазмом отнеслась к перспективе участия и принялась расклеивать по всей округе афиши, призывая людей присоединиться и поучаствовать. Однако многие из тех, с кем я говорил, не понимали базовой концепции соревнования.

«Вы хотите сказать, это как триатлон?» – кто-то спросил.

«Не совсем, – сказал я. – Скорее, как день на военной службе. Вас либо вышвырнут, либо повысят в звании».

Маркетинг был трудной задачей; в конце концов, это был совершенно новый продукт, и к тому же мы пытались убедить людей добровольно прийти на пытки, которые – нет, правда – будут классными и обязательно им понравятся.

Я помню, как говорил Энди: «Я не уверен, что мир готов к этому».

И хотя никто не знал, чего именно ожидать, почти семьсот человек согласились на участие в той первой гонке, а вместе с ними на трассу пришли ещё три сотни зрителей, по большей части из числа друзей и родственников участников, которых они хотели поддержать. В день гонки большинство заявившихся участников, включая и успешных спортсменов, были настроены несколько скептично. В любой другой гонке, на участие в которой ты можешь подать заявку, чётко определены параметры: марафон есть марафон. Триатлон предполагает бег, езду на велосипеде и плавание – без вариантов. Конкурс на поедание хот-догов – это, ну, собственно конкурс на поедание хот-догов.

А та первая Спартанская гонка была совершенно новым опытом для каждого участника, для нас же это был сумасшедший эксперимент, проводимый в «лабораторных» условиях глухомани, и главной движущей его силой был человеческий дух. Та гонка и последующие за ней на первых порах были отчасти приключенческими гонками, отчасти спартанскими битвами, но всегда являли собой полноценный яркий спектакль. Первая компания участников была крайне разношёрстной публикой, то был микс из спортсменов и просто друзей. Со стороны всё выглядело как сцена из того фильма с Мелом Гибсоном, «Храброе сердце» – люди самых разных форм и комплекций, облачённые в безумные наряды.

Народ, собравшийся на стартовой линии той первой гонки, изрядно нервничал. Многие из них никогда не участвовали ни в чём подобном и явно понятия не имели, во что ввязались. Мы не были уверены в том, действительно ли люди побегут вперёд, когда раздастся хлопок стартового пистолета.

Почти сразу же участники гонки оказались по пояс в ледяной воде. Спустя двадцать минут после начала на лицах людей отчётливо просматривался гнев. Но почти все они продолжали двигаться дальше, стиснув зубы, и только на финишной линии на лицах стали проступать улыбки. Казалось, что телами взрослых людей завладели дети. Я помню, как думал про себя: «Это Вермонт такое уникальное место или тут и правда происходит что-то особенное?»

Тревога, страдания, гнев, а потом любовь! Вот так и по сей день среднестатистический человек воспринимает Спартанскую гонку и так свыкается с её природой.

После этого Спартанские гонки очень быстро закрепились на авансцене, и пошёл быстрый рост. Вопрос «почему?» очень хороший вопрос. Во многом причина кроется в личной, почти что духовной связи, возникновению которой способствуют Спартанские гонки. Моё детство во многих отношениях было неблагополучным, но я сумел перенять лучшие ценности от своих родителей и объединить их вместе, установив с их помощью почти что метафизическую связь с участниками Спартанских гонок, одновременно с этим познакомив их с плодами работы, которые превосходят всё то, что в их представлениях даже не было возможным. Именно это заряжает их огнём страсти, превращает в рьяных фанатов и подстёгивает к тому, чтобы публиковать посты об этом в социальных сетях, что и превращает Спартанские гонки в феномен. Мне хватило везения и смекалки для того, чтобы распознать этот их отклик, по достоинству оценить и закрепить преданность моих последователей.