так нетипично для Софии. Лестница была широкая и уходила куда-то в небо, потому создавалось впечатление, что мы поднимались по ней не в подъезде жилого дома, а как минимум в кафедральном соборе.

— Красиво, — сказал я Горану. Он перевел мои слова Леониду.

Тот сразу оживился и начал рассказывать по-болгарски, но обращаясь исключительно ко мне:

— Этот дом построил мой дед. Он приехал сюда из Македонии, но не из той, которая теперь страна, а той, которая в Греции. У него там были тысячи гектаров оливковых садов и флотилия кораблей. Но нас, евреев, нигде не любят, и однажды мой дед бежал из Солуна, то есть из Тиссалонник, и потому оказался тут, в этом богом забытом месте. Он купил себе участок и построил этот дом и еще два дома отдельно, но там я ничего не сдаю, там государство смогло меня обмануть…

Горан прослушал эту длинную тираду, и, не дав Леониду ее окончить, перевел мне коротко:

— Этот дом построил его дед.

Квартира оказалась на удивление хороша. Она была скорее всего отделена когда-то от другой, большей, оттого выглядела немного незаконченной и казалось, что дальше еще должны были быть комнаты, но их почему-то нет.

— Это гостиная, — начал экскурсию Леонид, заставив нас с Гораном предварительно надеть бахилы, лежавшие возле вешалки в коридоре. Он сказал вообще-то не «гостиная», в Болгарии так никто не говорит. Комнаты, в которых стоит обеденный стол и тут же диван и телевизор, а часто в углу ее устроена еще и кухня называют «всекидневна», то есть если буквально «на весь день», но я считаю, что торчать целый день в таком месте просто глупо. По всему было видно, что бахилы надевали и не раз, но спорить Горан не стал, а я уж тем более. Комната была светлая, одна стена полукруглая с рядом окон до самого пола, посередине стоял огромный массивный стол, из тех, за которыми может собраться семья из минимум трех поколений, вокруг него стояли стулья, но один почему-то был отставлен и стоял сразу возле двери. Еще в комнате располагался один из тех неподъемных диванов, оббитых потертой местами черной кожей и с гвоздями с медными круглыми шляпками. Два кресла по бокам от дивана были не младше его, но тем, что стояло ближе к окнам, пользовались чаще. Рядом с ним был торшер, а напротив маленький, приземистый буфет с остатками каких-то сервизов. Больше ничего в комнате не было, и это было здорово.

— Спальня! — Леонид как солидный конферансье был немногословен. И спальня оказалась именно такой, как мне бы хотелось, и, думаю, Аня бы ее тоже одобрила. Кроме высокой и достаточно широкой кровати с голым матрасом я увидел лишь две классические тумбочки по бокам у ее изголовья со стоящими на них лампами.

— Отлично! — вырвалось у меня, и, хотя я сказал это по-английски, Леонид явно меня понял. «Не показывай людям, что ты в чем-то заинтересован, больше чем они», — учила меня Аня, когда мы арендовали нашу первую квартиру, — «ты не оставляешь мне возможности торговаться с ними». Но что поделать, вот такой я, если мне что-то нравится, то ничего не могу с собой сделать и говорю, как есть. Еще одна комната явно служила когда-то детской: в ней сохранился невысокий одежный шкаф и маленький письменный стол у окна, выходящего во двор. Больше ничего в ней не было. Леонид, обернувшись к Горану, сказал:

— Спроси, у него дети есть? Надо покупать кровать?

Горан отмахнулся:

— Не надо.

— А он кто?

— Программист.

— О, программист — это хорошо! А женат? Или мужик у него?

— Женат.

— Жаль, лучше, когда геи.

«Однако!», — только и подумал я, какой прогрессивный этот греко-болгарский еврей, но Леонид, вроде бы его спросили, решил прояснить свое предпочтение представителям ЛГБТ:

— Жена начнет все переставлять, менять, потом кота себе возьмет, а потом и вовсе может ребенка родить, а геи оба на работе или в путешествиях — удобно.

Горан утвердительно кивнул, соглашаясь с такими явными плюсами однополых нанимателей.

— А где же еще одна комната? — спросил я, но Горан не успел перевести мои слова, как Леонид распахнул дверь рядом с детской и так же торжественно как раньше объявил:

— Ванная комната.

Да, такая ванная была достойна приписки «комната»: с большим окном, с двумя раковинами, над каждой из которых висело по зеркалу, с большой чугунной ванной на гнутых ножках, но еще и с современной душевой кабиной, удивительно чистой, как для квартиры, которая сдается. Секрет ее чистоты раскрылся тут же: Леонид начал рассказывать многословно с совершенно ненужными подробностями историю ее приобретения по требованию предыдущего жильца, который буквально сразу после этой совершенно бессмысленной и дорогой покупки договор разорвал и съехал по причине возвращения на родину. Горан всем своим небольшим телом умудрялся выражать сочувствие Леониду. Я же прошелся по комнате, залитой светом, и подумал, что Ане понравится принимать ванную тут, в пене и лучах солнца.

— Идемте дальше! — позвал нас Леонид. Даже кухня оказалась именно такой, как я бы хотел: небольшим, узким помещением, в торце которого стоял столик с маленькими как игрушечными стульчиками.

Меня устраивало в этой квартире абсолютно все, но я все равно настойчиво повторил:

— Где же тут еще одна комната?

Мне показалось, что Леонид меня понял, хотя говорил, что английского не знает. Но Горан все равно перевел ему мой вопрос.

— Это тут, пойдемте, — и он повел нас куда-то по коридору за угол.

Нет, Аня в таком месте жить не сможет.

— Мне не подходит, — сказал я Горану, стараясь не смотреть ему в глаза, но все равно увидел, как ему это не понравилось. Я понимаю, пропало у человека воскресенье, но что же я могу поделать, если Ане никак нельзя в этот темный угол. Ей нужна большая, светлая комната, и обязательно с балконом, я же очень четко это сказал.

— Что, что он сказал?! — громко как глухой, прокричал Леонид.

— Ничего, — ответил мрачно Горан, — пустышка.

Мне пришлось очень нелегко, когда я учился говорить людям «нет», люди становились от этого обиженными и расстраивались, а некоторые даже начинали злиться и кричать на меня. Но были и такие, кому я просто не мог сказать «нет». Например, Марку. Он для меня все. Ну и конечно Ане. Но Горан мне уже порядком разонравился и ему я сказал «нет» легче, чем мог даже представить. Он сердиться не стал, но сказал, что удивительно как у такого милого парня как Марк не все друзья такие же как он.

И в этот