«да будет воля Твоя»

Хотя, когда все было кончено и все бежали прочь, у подножьякреста, снося насмешки врагов и трусость друзей, остались только она, да ещедругая женщина, да один ученик,

«да будет воля Твоя»

Господи, да будет воля Твоя. Ибо Тебе ведомо, сколь слабысердца детей Твоих, и на каждого Ты взваливаешь лишь то бремя, которое ему посилам нести. Ибо Ты понимаешь мою любовь, потому что это — то единственное, чтов самом деле принадлежит мне, то единственное, что смогу я взять с собой в инуюжизнь. Господи, сделай так, чтобы она сохранила отвагу и чистоту, чтобы сумелавыжить и обойти все ловушки и капканы, расставленные ей миром, не свалиться впропасти его и бездны.

Звуки органа замерли, и солнце скрылось за вершинамигор, — это произошло разом, будто повиновалось движению одной и той жеРуки. Музыка и впрямь стала его молитвой, и молитва его была услышана. Яоткрыла глаза — церковь была погружена во тьму, и лишь одна-единственная свечагорела перед образом Девы.

И вот я услышала его приближающиеся шаги. Свет одинокойсвечи озарил мои слезы и мою улыбку — она, хоть и не была так прекрасна, какулыбка Девы, показывала, что сердце мое живо.

Он смотрел на меня, я — на него. Моя рука стала искать инашла его руку. Я почувствовала, что теперь его сердце забилось чаще — я почтислышала глухие удары, ведь мы стояли в тишине и молчании.

Но моя душа была покойна и сердце — умиротворено.

Я сжала его руку, он обнял меня. Не могу сказать, как долгооставались мы у подножья статуи, не знаю, сколько это длилось, — времязамерло.

Дева смотрела на нас. Юная крестьянка, сказавшая своейсудьбе «да». Женщина, согласившаяся выносить во чреве сына Бога, а в сердце —любовь к Богине. Она способна понять нас.

Я ни о чем не хотела его спрашивать. Мгновений, проведенныхБ церкви, с лихвой хватило, чтобы придать смысл нашей поездке. Четырех дней,проведенных с ним, с лихвой хватило, чтобы этот год, не отмеченный ничемсущественным, стал значителен и важен.

И потому я ни о чем не спрашивала его. Взявшись за руки, мывышли из церкви, вернулись в нашу комнату. Голова у меня шла кругом —семинария, Великая Мать, встреча, которая должна состояться у него с кем-тосегодня вечером.

И тогда я осознала: и он, и я хотим вверить наши души единойсудьбе, однако существует семинария во Франции и университет в Сарагосе. Сердцемое сжалось. Я поглядела на средневековые домики, на колодец, у которого сиделимы прошлой ночью. Мне припомнилась молчаливая печаль Другой женщины — той, кемя была еще так недавно.

«Боже, Ты видишь — я пытаюсь воскресить мою прежнюю веру. Непокидай, не оставляй меня, раз уж случилась со мной такая история», —взмолилась я, отгоняя страх.

Он спал недолго, и я проснулась, глядя в черный провал окна.Потом мы заснули снова, проснулись, поужинали с нашими неразговорчивымихозяевами, и он попросил у них ключ от дома.

— Сегодня мы вернемся поздно, — сказал он хозяйке.

— Молодым надо развлечься, — кивнула та. — Ипровести праздники как можно лучше.

— Я должна спросить кое о чем, — сказала я, когдамы садились в машину. — Не хотела, но ничего не могу с собой поделать.

— О семинарии?

— Да. Я не понимаю, — ответила я, а сама подумала:«Хотя теперь это не имеет никакого значения».

— Я всегда тебя любил, — начал он. — У менябыли другие женщины, но любил я только тебя. Я постоянно носил с собой ладанку,надеясь, что когда-нибудь верну ее тебе, что наберусь храбрости и скажу: «Ялюблю тебя». Какой бы дорогой ни шел я в мире, она непременно приводила меня к тебе.Я писал тебе и со страхом вскрывал каждый конверт, надписанный твоейрукой, — ведь любое из ответных писем могло принести мне весть о том, чтоты встретила другого. Именно тогда я услышал призыв сферы духовного. А точнеесказать — я откликнулся на этот зов, потому что он присутствовал во мне — как ив тебе — с детства. Я понял, что Бог занимает слишком важное место в моей жизнии что мне не знать счастья, если не буду следовать моему призванию. Лик Христая узнавал в чертах каждого из тех бедняков, что встречались мне в мире, и я немог не видеть Его.

Он замолчал, а я решила не торопить его.

Через двадцать минут он затормозил, и мы вышли из машины.

— Мы в Лурде, — сказал он. — Тебе бы повидатьвсе это летом.

А сейчас я видела безлюдные улицы, закрытые магазины,стальные решетки перед подъездами гостиниц.

— Летом здесь бывает шесть миллионов приезжих, — своодушевлением продолжал он.

— Не знаю, как тут летом, а сейчас он напоминаетгород-призрак.

Мы перешли мост. Одна из створок исполинских железных ворот— с фигурами ангелов по бокам — была открыта. И мы вошли.

— Расскажи, что было дальше, — попросила я, хотясовсем недавно решила не настаивать на продолжении. — Расскажи, какузнается лик Христа на лицах людей.

Но тотчас поняла — он не хочет продолжать рассказ. Бытьможет, теперь не время и здесь не место. Но если уж начал, должен завершить.

Мы зашагали по просторному проспекту, по обе стороныкоторого тянулись заснеженные поля. В глубине вырисовывался силуэт собора.

— Расскажи, — повторила я.

— Да ты уже все знаешь. Я поступил в семинарию. Еще напервом году я попросил, чтобы Господь помог мне превратить мою любовь к тебе влюбовь ко всему человечеству. На втором курсе я понял, что молитва мояуслышана. На третьем — как ни тосковал я, возникла непреложная уверенность, чтомоя любовь мало-помалу переплавляется в милосердие, в молитву, в помощь всем,кто в ней нуждается.

— Зачем же ты снова отыскал меня? Зачем снова разжег вомне это пламя? Зачем рассказал об изгнании Другой и открыл мне глаза на то, какнелепо и убого я живу?

Голос мой дрожал, слова путались. С каждым мгновением он былвсе ближе к семинарии и все дальше от меня.

— Зачем вернулся? Зачем лишь сегодня рассказал мне этуисторию — ведь ты видел, что я начинаю любить тебя?!

— То, что я скажу, покажется тебе глупостью, —отвечал он, чуть помедлив.

— Не покажется! Я больше не боюсь быть смешной. Инаучил меня этому ты.

— Два месяца назад мой духовный руководитель попросил,чтобы я вместе с ним съездил к одной женщине — она умирала и собиралась завещатьнашей семинарии все свое имущество. Мой наставник должен был составить егоопись. Она жила в Сент-Савене.