«…Собаки мастино-неаполитано дошли до нас сдревнейших времен, почти не растеряв своих удивительных моральных и физическихкачеств. Еще в Древнем Риме животных этой породы использовали для охраны рабов.Принимали они участие и в гладиаторских боях, подчас на равных сражаясь сольвами. Мощный скелет, железные мышцы, удивительная реакция делают измастино-неаполитано отличных охранников и бойцов. В быту неприхотливы, в еде некапризны, любят хозяина, хорошо относятся к детям, дружелюбны к членам семьи.Но следует помнить: заведя дома мастино-неаполитано, вы получаете оружие. Собакданной породы нужно обязательно дрессировать. В ряде стран, например Франции,Италии, Германии, мастино, как питбуль, бультерьер и другие бойцовые породы,подлежат полицейской регистрации. Отдельные экземпляры, в основном кобели,достигают в холке высоты 1,45 см и веса около 90 кг. Купив мастино, вы никогдане будете бояться за сохранность своего имущества».

Дрожащими руками я отложила календарь иуставилась на крохотного Рамика, с упоением жующего Лизины тапки. Боже! Наморде щеночка четко обозначились морщины, готовые оформиться в складки, ашкурка, казалось, потемнела еще больше. И он неприхотлив в еде – третий деньсметает все подряд, вчера даже апельсин сожрал с кожурой! И что мы будемделать, когда он вырастет до метра сорока пяти? Я-то едва-едва дотянула до метрашестидесяти и вешу всего сорок восемь килограммов. Господи, да мне придется нанем верхом на прогулку ездить!

– Может, кормить его поменьше? –задумчиво спросила Лиза. – И тогда не такой вымахает.

– Не знаю, – прошептала я. – Вовсяком случае, сегодня же запрещу ему спать в моей кровати, а то привыкнет, и вконце концов на коврике у двери окажется не пес, а хозяйка.

Пытаясь собрать воедино расползавшиеся мысли,я набрала знакомый номер и услышала:

– Митрофанов у телефона.

– У меня есть срочное сообщение.

– Кто вы?

– Романова, подруга Самоненко.

– Приезжайте.

На этот раз майор опять был не слишкомлюбезен. Выслушав мой горячий рассказ о признаниях Ангелины, он сказал:

– Отлично. И где Брит?

– Ее убили, – тихо ответила я.

На следователя новость не произвела никакоговпечатления.

– Вы отпустите Лену?

– Почему? – изумился майор.

– Как! Ведь Ангелина соврала.

– И откуда это известно?

– Ну я же только что говорила…

– А через десять минут явится ещекто-нибудь и расскажет, будто Брит пошутила…

– Но…

– Вот что, уважаемая, – хмуро сказалследователь, – дружеские отношения с майором Самоненко еще не повод недавать работать мне. Ступайте, мы разберемся.

– Отпустите Лену.

– Идите, идите.

Я обозлилась до крайности и выпалила:

– Вам просто велели засадить Разумову,заказ дали. Ежу ясно, что она не виновата и кто-то просто пытается подставитьее!

Митрофанов промолчал. Но короткая шея,торчащая из не слишком чистого воротничка рубашки, сделалась пурпурно-красной.Да он гипертоник и непременно заработает инсульт, если будет так злиться.

– Вы уже все решили до суда, –продолжала я наседать на мужика, – даже головой подумать не желаете. Вычто, так уверены в том…

– Уважаемая, – железным голосомпроизнес Митрофанов и нажал кнопку.

Моментально раскрылась дверь, и в кабинетвошел милиционер.

– Проводите гражданку на выход, –велел следователь.

– Пройдемте, – сказал мент.

– Вам это так не сойдет, – пообещалая. – Все равно я не успокоюсь, пока вы не освободите Лену, жалобу напишуминистру.

– Хоть господу богу, – хмыкнулМитрофанов.

– Пройдемте, – настаивал сержант.

– Не хочу.

– Сейчас применю дозволенные меры, –пригрозил конвойный.

– Какие, например? –полюбопытствовала я, усаживаясь поудобней.

Митрофанов мерзко улыбнулся:

– Вызову подмогу, и оформим вас на троесуток как хулиганку.

– С места не сдвинусь.

– А и не надо, на стуле оттащим.

Поняв, что он не шутит, я встала и ледянымтоном произнесла:

– Все равно я добьюсь правды.

– Хотеть не вредно, – хмыкнул майори приказал милиционеру: – За проходную выведи, чтобы по зданию не шлялась.

По длинным извилистым коридорам всопровождении сержанта я шла с гордо поднятой головой и сцепленными за спинойруками. Навстречу неслись мужики с папками, портфелями и пакетами. Один из нихпритормозил.

– Лампа, тебя арестовали?

Я узнала Леню и гордо произнесла:

– Митрофанов велел вывести за проходную,но все равно я сумею доказать свою правоту.

– Да уж, зная твой характер, думаю,Митрофанову мало не покажется, – хихикнул Ленька и убежал.

Я проследовала на выход, чувствуя, как внутрибулькает злоба. Сержант удостоверился, что я отошла метров на двадцать отпроходной, и зашептал что-то дежурному, весьма невежливо тыча в мою сторонупальцем.

Я двинулась к метро, в груди разгоралсяготовый вырваться наружу огонь – никогда, ни разу в жизни меня так неоскорбляли! Даже старик-профессор Лихтенборг, принимавший на втором курсе зачетпо хору и заявивший: «Милочка, ставлю вам «удовлетворительно» лишь изсострадания. Но не подумайте, что жалею вас. Честно говоря, берегу свои уши.Поете, голубушка, как беременный крокодил».

Даже Анна Ромуальдовна Фихт, преподававшаяфортепьяно и регулярно подзывавшая меня в буфете словами: «Мальчик, принеситебулочку. Ах, детка, извини, но ты так смахиваешь на юного Брамса!»

Один раз я не утерпела и, зарулив вбиблиотеку, уставилась на гравюру композитора, но даже тогда не обиделась наАнну Ромуальдовну. В конце концов, старушка подслеповата…

Даже когда вальяжный охранник в бутике«Валентино», окинув брезгливым взглядом мою серо-розовую китайскую курточку,надменно процедил: «У нас цены в долларах, и вообще дорого очень!» – было нетак обидно.