ином случае его попросту упекли бы куда подальше. Перед его глазами быстро пронеслись картины, красочно иллюстрирующие, как его хватают, запихивают в фургон и увозят куда-нибудь в лес. Картины ему не понравились. На самом деле он понятия не имеет, как обычно происходит «упекание». Джой сказала, что он несет чушь. Сказала, что все они пытаются ему помочь – как он этого в толк не возьмет? Айзек тоже решил попытаться и принять помощь, пусть даже она подразумевает регулярные вылазки из дома и беседы с посторонним человеком, длящиеся поболе десяти секунд. Джой думает, что он принял их предложение потому, что хочет выкарабкаться. В действительности же он всего лишь хотел выдворить ее, Анну и полицейских с порога. Если бы полиция учинила в его доме обыск, погром на кухне стал бы меньшей из проблем. Они бы увидели изукрашенную кровью стену. Могли бы выбить запертую дверь на верхнем этаже дома. Несомненно, нашли бы яйцо, притаившееся за шторкой в ванной. Как бы трудно ни было это признавать, Айзек начинает чувствовать ответственность за это нелепое существо и не может позволить упечь куда подальше еще и его.

С кухонного побоища прошла пара недель. Айзек сидит в прохладной белой комнате с высокими окнами, через которые струится первозданный небесный свет. Он попадает сюда так же, как и во все другие места, будто он герой фильма, просыпающийся посреди обломков разнесенного взрывом здания. В ушах у него звенит, зрение застилает белесая дымка, через которую постепенно начинают проступать высокие потолки и гладкие стены кабинета неподалеку от его дома в пригороде. Как ни странно, он сидит. Напротив него, позади стола терапевта, дугой выгибается большое эркерное окно[34], подоконник которого оборудован под диван. Айзек разглядывает этот уютный уголок, наверняка предназначенный для вдумчивого чтения и медитативных размышлений. Он моргает – и врывающийся через окно свет отступает, открывая вид на раскинувшийся за стеклом Эдемский сад. Пруд. Небольшая птичья поилка. Большая косматая ива, ревностно охраняющая свои подступы от солнечных лучей. Айзек не знает, любуется ли он городским сквером или чьей-то частной территорией. Не знает, в клинике он находится или дома у психотерапевта. Он понятия не имеет, как вообще попал сюда, но сидящей за столом женщине он в этом, конечно же, не признается. Вся доступная ему информация сводится к тому, что он очнулся в кресле напротив доктора, а его рюкзак лежит на стуле у самой двери, почему-то занимая самое стратегически выгодное положение: в поле зрения Айзека и вне поля зрения терапевта. Ах да. Точно. В рюкзаке же яйцо.

А что? Не мог же Айзек оставить его дома. Он помнит, чем закончилась попытка яйца накормить его тостами с фасолью. Да это же просто ходячая катастрофа. Интересно, что бы оно учудило, брось его Айзек в одиночестве. Он представляет, как существо проезжается по полу коридора в трусах и солнечных очках, точно танцующий Том Круз[35]. Представляет, как оно, по примеру Маколея Калкина[36], раскидывает по дому хитроумные ловушки, готовясь к следующему визиту полиции. Представляет, как оно открывает запертую дверь на верхнем этаже.

– О чем вы думаете, Айзек? – спрашивает терапевт. – Вы где-то очень далеко.

Ее голос звучит слегка искаженно, как будто она говорит через картонный тубус. Айзек натужно пытается вникнуть в ее слова. Он старается отгородиться от звона в ушах и стискивает зубы, чтобы сгоряча не ляпнуть лишнего. Не взболтнуть: мол, думаю о том, как не хотел тащиться к вам в одиночестве.

– Ни о чем таком, – пожимает плечами он.

Доктор Аббасс, весьма уважаемый психотерапевт средних лет, с мягким акцентом и тяжелым взглядом, специализируется на восстановлении после утраты. Она окончила Назаретский университет, получила докторскую степень в Тель-Авиве и считается одним из лучших терапевтов Национальной службы здравоохранения. Все это Айзеку доложила Джой – похоже, она серьезно подошла к изучению ее веб-сайта. Джой всегда была хороша в таких вещах.

«Конечно, она же юрист – забыл, что ли?» – сказали бы его родители.

Именно она обычно разбиралась со страховками, общалась с адвокатами и «разъединяла» их общие счета. Айзек вежливо кивнул телефонной трубке на предложение пройти курс терапии у доктора Аббасс, стараясь не выдать, что слова «утрата» оказалось достаточно для приведения его в предобморочное состояние. Джой беспокоилась, что Айзек отнесется к терапии безответственно. Он заверил ее в обратном. И вот он на приеме, а в проницательных глазах доктора Аббасс – четкое понимание несерьезности его настроя. Так и есть: Айзек предпочел бы обсудить зияющую в его груди дыру с кем угодно – только не с квалифицированным медицинским работником. Со своим парикмахером. С яйцом. С Мэри. Больше всего на свете он хочет, чтобы ему разрешили поговорить с Мэри.

«О чем я думаю? – Айзек моргает, глядя на терапевта. – Я думаю, что не стоило тащить с собой рюкзак. Я думаю, что яйцу пока рано знакомиться с большим миром. А еще я думаю, что из большого отделения торчит ворох маленьких желтых пальцев».

– Ни о чем таком, – ровным, монотонным голосом повторяет Айзек.

– Как вы поранились?

Доктор Аббасс указывает ручкой на его правое предплечье. Айзек опускает голову, вглядывается в него, пытаясь понять, о чем она говорит, моргает раз, другой – и сознание наконец решает почтить его своим присутствием. Он пытается согнуть свои разбитые, надежно заштукатуренные пальцы, но едва может ими пошевелить. Айзека удивляет не столько наличие гипса, сколько наличие руки. Да и тела. Мгновение назад он чувствовал себя обыкновенной парящей головой. Некоторое время он разглядывает свою сломанную руку, затем принимается изучать тело. На нем чистая футболка и свежевыстиранные спортивные штаны в пятнах красного вина, накрепко въевшихся в ткань тем бурным вечером, когда они громили кухню. Он переводит взгляд на лежащий у двери рюкзак – и снова на свою руку. Жаль, что они не упаковали его в гипс целиком. Как в панцирь. Как в кокон. Доктор Аббасс хмурится и начинает что-то строчить в своем блокноте. Неужели он сказал это вслух? Айзек завороженно следит за па, которые ее ручка выписывает на бумаге, и снова бросает быстрый взгляд на рюкзак. Приоткрытый. Обзаведшийся двумя внимательными черными глазами.

– Пробивал стену, – отвечает Айзек.

– В переносном смысле?

– Нет, – продолжает откровенничать Айзек. – В буквальном. Бил кулаком в стену.

– Зачем вы били кулаком в стену?

– У меня умерла жена.

Доктор Аббасс со вздохом откидывается на спинку стула и щелкает ручкой, убирая стержень. Неожиданно ее лицо озаряется улыбкой. Такой теплой, такой искренней. Такой обезоруживающей.