– У Бри талантище, – отвечает Малик. – Короче, песня по-любому крутая. Только пообещай, когда прославишься, не забывать старых друзей. Я знал тебя, еще когда ты боялась Большой Птицы.

– Большой Птицы? – прыскает Шена.

– Ага, – фыркает Малик. – Бри зажмуривалась каждый раз, когда он появлялся в «Улице Сезам». Однажды на день рождения Сонни его отец надел костюм Большой Птицы, и Бри с воплями сбежала.

Шена хохочет. Я стискиваю зубы. Вообще-то он не имел никакого права ей это рассказывать и выставлять меня посмешищем.

– Такая огромная птица – это же ненормально! – выплевываю я.

Ну правда же. Вот канарейка Твити – самое то, обожаю его. А Большая Птица – мутный тип. Вы вообще его гнездо видели? Он там небось трупы прячет.

Увидев, что мне ни хрена не смешно, Малик перестает хохотать.

– Бри, расслабься, я просто шучу.

– Ладно, – бормочу я, – хрен с тобой, – достаю телефон и запускаю песню.

Шена пританцовывает.

– Ого, а бит ничего так.

Начинается первый куплет, и брови Малика встают домиком. И до конца песни так и стоят. На словах про Лонга с Тэйтом они с Шеной внимательно смотрят на меня.

– Круто, Бри, круто, – говорит Шена, дослушав.

– Ага. – Малик закусывает губу. – Мощно.

Но выражение его лица говорит о другом.

– Что не так? – спрашиваю я.

– Просто… просто ты читаешь о том, чего никогда не делала.

– Малики, по-моему, ты не совсем понял… – возражает Шена. Что еще за «Малики»? – Бри и не говорит, что она этим всем занимается. Песня о том, что этого от нее ждут.

– Вот именно! – говорю я.

– Я-то понял, но, мне кажется, много кто не поймет, – отвечает Малик. – И чего это тебя на стволы потянуло?

Да блин, реально?

– Малик, какая разница?

Он поднимает руки в знак примирения.

– Забей, закрыли тему.

Ну все, еще чуть-чуть, и я взорвусь.

– Да что с тобой такое сегодня?

– Это я у тебя должен спрашивать.

Официант ставит на стол раскаленную пиццу. Мы молча принимаемся за еду.

Через какое-то время Шена кладет свой кусок на тарелку и вытирает руки салфеткой.

– Бри, вообще я хотела с тобой поговорить.

– Да?

– Да. Насчет того случая.

– Ясно.

– Ага. – Она, замявшись, смотрит на Малика. Он еле заметно кивает, будто подбадривая ее. – Мы поговорили с ребятами… Лонг с Тэйтом, судя по всему, чаще обыскивают вполне определенную группу студентов.

Могла бы и не стесняться.

– Ты хотела сказать, всех, кто не белый.

– Ну да. Это же бред полный, понимаешь? Вернее, да, теперь-то понимаешь… – Она закрывает глаза. – Блин, хреново прозвучало. Плохой из меня оратор.

Малик накрывает ее ладонь своей.

– Все у тебя хорошо получается. Правда.

Я не могу отвести взгляда от их ладоней. Мой мир рушится. Он… Они…

Между ними что-то есть.

А я-то размечталась. Он мой Люк, я его Лея. И больше ничего.

Малик гладит большим пальцем ладонь Шены, та улыбается ему, потом смотрит на меня. Мне каким-то чудом удалось сдержать слезы.

– Мы с ребятами поговорили и решили что-то предпринять.

Я забыла, как разговаривать. А сердце, похоже, забыло, как биться.

– Что-то – это что, например?

– Пока не знаем. Мне еще с прошлогодних протестов хотелось что-нибудь такое придумать. Не могу просто сидеть и смотреть, как это все происходит. Мы надеемся, что ты к нам присоединишься.

– Мы создали неофициальное школьное объединение чернокожих и латиноамериканцев, – добавляет Малик.

Я об этом почему-то впервые слышу.

– Мы хотим потребовать у администрации перемен. Все же знают, что мы нужны школе. Они пустили к нам школьные автобусы чисто ради грантов. Если все узнают, что темнокожих ущемляют…

– У школы будут проблемы, – продолжает Шена.

– Ага. А если все узнают, что сделали с тобой…

Стоп, стоп.

– Кто сказал, что я хочу быть лицом вашего сопротивления?

– Бри, выслушай меня, пожалуйста, – говорит Малик. – Пара человек уже загрузила в Сеть записи, но там видно, только как ты уже лежишь на полу. Я заснял все с самого начала. Это можно выложить.

– Зачем?

– Чтобы было видно, что ты ничем этого не заслужила, – говорит Малик. – Все эти слухи – просто попытки оправдать случившееся.

– Ага, – говорит Шена. – Я уже слышала, что некоторые родители на стороне охраны, потому что думают, что ты барыжишь. Они хотят вернуть Лонга и Тэйта.

А вот это уже удар под дых.

– Да ладно?

Теперь понятно, чего тот парень орал: «Свободу Лонгу и Тэйту». Вернее, орал он, потому что мудак, но все равно стало понятнее.

– Бред полный, – кивает Малик. – Но, как знать, может, из моего видео что-нибудь да выйдет?

Знаю я, что из него может выйти. Оно может разлететься по всем новостным каналам и соцсетям, чтобы по всему миру люди смотрели, как меня швыряют на пол. В конце концов все, конечно, про меня забудут, потому что – правильно – примерно то же самое случится с другим чернокожим в каком-нибудь «Вафл-хаусе», или «Старбаксе», или еще где-нибудь, и все переключатся на новый случай.

Я бы лучше вообще забыла тот день. Да мне и не до этого. У нас, блин, отопления нет.

Малик подается вперед.

– Бри, у тебя есть реальный шанс что-то изменить. Если я выпущу это видео с твоим комментарием, ситуация в школе действительно может улучшиться.

– Тогда сам и комментируй, – отзываюсь я.

Он выпрямляется.

– Офигеть. Я правильно тебя понял? Читать рэп про стволы и прочие вещи, к которым ты не имеешь никакого отношения, – это нормально, а дать конструктивный комментарий по поводу того, что действительно с тобой произошло, – нет? Бри, как-то дешево ты продалась.

Я окидываю его ледяным взглядом.

– Прости, чего?

– Давай начистоту, – отвечает он. – Ты написала эти строчки только потому, что так пишут абсолютно все. Это легкий способ хайпануть и заработать денег.

– Не-а, ни хрена не все пишут песни о том, как их швырнули на пол!

Я почти кричу. К нам оборачиваются несколько голов.

– Не твое дело, – сквозь стиснутые зубы продолжаю я, – почему там именно такие слова. Но я сказала все, что хотела сказать, и по поводу того случая тоже. И больше о нем не скажу ничего. Но если даже я написала все это чисто ради хайпа и легких денег, мог бы за меня порадоваться. Вообще-то у моей семьи сейчас огромные проблемы. Сперва проснись без отопления, а потом уже на меня наезжай.

Через несколько секунд до него вроде бы доходит, и у него глаза лезут на лоб: кажется, он все-таки вспомнил, что Джей уволили и что у нас нет газа, и прихренел от собственной забывчивости. Он то открывает, то снова закрывает рот: ему явно стыдно.

– Бри, прости…

– Малик, иди на хер, – по куче причин сразу отвечаю я, встаю, надеваю капюшон и выхожу из пиццерии.

Двенадцать

Я не разговаривала с Маликом до конца дня. Видела его в коридорах, но делала вид, что не узнаю. Домой он едет на школьном автобусе и сидит с Шеной – видимо, потому, что я на него обижена.

Сонни расстроен.

– У вас что ни ссора, то Капитан Америка против Железного Человека, а я такой Питер Паркер, благоговею перед обоими. И, блин, не могу себе сторону выбрать.

– И не выбирай. Но ты же помнишь, что Питер технически был заодно с Железным Человеком?

– Бри, я вообще не о том!

Хреново, что он оказался меж двух огней, но деваться некуда. Я не собираюсь разговаривать с Маликом, пока он не извинится. «Дешево продалась», серьезно? Хватило бы и того, что он поднял меня на смех, лишь бы повеселить Шену.

Ладно, немножко я была зла уже за то, что он ее привел. Но мне простительно. Я понятия не имела, что между ними что-то есть, а потом вдруг пошла обедать с лучшим другом – а я там третья лишняя.

А я-то еще надеялась, что это свидание. Но тут я уже зла скорее на себя. Я постоянно влюбляюсь в парней, которые никогда не влюбятся в меня. Судьба у меня такая.

Ладно, мне не до Малика. Меня больше заботит холодильник: я открыла его, а он почти пустой.

Сегодня второй день каникул, и я зависла перед холодильником. Уже успела пересчитать все, что там есть. Восемнадцать предметов. Восемь яиц, четыре яблока, две стограммовых пачки масла, баночка клубничного желе (можно смешать с банкой арахисового масла из шкафчика), галлон молока, галлон апельсинового сока, буханка хлеба. В морозилке