– Совсем нет, – заверил я невольно. –Кондишен исправен. Да, конечно, располагайтесь, как вам удобнее.

Она и расположилась: руки забросила на спинку кресла, ногираздвинула: жарко, ляжки не слипаются от пота, мои глазные яблоки то и делоповорачивало как магнитом, я затрачивал титанические усилия, чтобы смотретьлибо в бумаги, либо снова ей в лицо, не зацепляясь взглядом за выпуклости.

Кристина внезапно расхохоталась.

– Я пока в лифте ехала, разговорилась с одним…

– Ну, – сказал я саркастически, – этоназывается разговорилась? Я знаю и другие синонимы…

– Да нет, в самом деле разговорилась. Вы хоть знаете,кем вас считают даже ближайшие соседи?.. Да и вообще все жильцы дома?

Я спросил с интересом, каждому любопытно, когда говорят онем:

– Кем же?

Она сказала с удовольствием:

– Собачником!

Я пожал плечами.

– Ах, как вы меня удивили. А я кто?

– Писатель, – ответила она уверенно. –Сильнейший… хотя непонятно, почему.

– В этом мире много непонятного, – ответил я идобавил: – Горацио.

– Но все-таки… всего лишь собачник! Вас это незадевает?

– Нисколько, – ответил я и снова опустил взгляд набумаги.

– А не хотелось бы, чтобы все указывали на васпальцами… ладно, пусть взглядами и перешептывались за спиной: вон идетзнаменитый писатель Владимир Факельный?

– Нет.

Она покачала головой, в глазах растущее недоверие.

– Вот уж позвольте сказать, что вы, дяденька, брешете.Такого быть не может.

– Можете проверить меня на любом детекторе лжи, –сказал я совершенно искренне. – Мне это до фени.

Снова она не поверила, но мне по фигу. Я-то знаю, что янамного больше, чем писатель. Настолько намного, что с той высоты разница междуписателем и собачником просто незаметна.

Кристина сказала с улыбкой:

– Владимир Юрьевич, я же умная женщина…

Я насторожился.

– И что из этой гипотезы следует?

– Что со мной можно держаться как угодно глупо.

Это был намек, даже легкое обвинение, что я держусь не так,как правильно, а на меня это действует, как красная тряпка на быка..

– Да? – переспросил я. – Тогда, Кристина,очень прошу, не поленитесь дозвониться до сантехника. Что-то на кухне вода началапротекать! Позвоните, хорошо? А то, когда звоню я, телефон всегда занят.

Она удивилась:

– Да там всего-то делов – прокладку поменять! Дайтеключ… в смысле, гаечный, я сама все сделаю! Или и ключа нет? Как же выживете?.. Всегда вызываете специалиста?

– Жизнь слишком коротка, – сказал я, – чтобысамому делать то, что за деньги сделают другие. И вообще у меня руки растут изтого же места, что и ноги.

Она упрекнула:

– Вы слишком часто говорите парадоксами! Вас труднопонять.

– Парадокс, – объяснил я мирно, – это истина,поставленная на голову, чтобы на нее обратили внимание. Вам чего-нибудьпринести?

– Сюда? – удивилась она. – Кровать? Да пустьстоит там, в спальне. Когда захотите, просто кивните, а пока давайте о деле. Япросто уверена, что вам очень нужно встретиться с читателями. Если так уж влом, как вы изволите выражаться, то надо дать виртуальное интервью. Сейчасвошли в моду чаты. Устроим чат с посетителями. Вот сегодня ко мне самиобратились держатели крупнейшего сервера фантастики…

– В жопу, – ответил я лаконично.

Она отстранилась, посмотрела на меня из-под высоковздернутых бровей, изогнутых, как лук Робин Гуда.

– Простите… куда? Мне кажется, я не расслышала.

– В анус, – пояснил я. – В анальноеотверстие. Да не вас, а этих держателей.

Она вспыхнула, на щеках появились красные пятна. Удержалась,сказала ядовито:

– Я, кажется, говорила уже, что если вам надо длятворческого отдохновения, то можно и меня, но в данном случае вы, кажется, непонимаете, на какие ухищрения приходится пускаться авторам, а также ихлитагентам и даже издателям, чтобы устроить вот такой чат! Это же прямоеобщение автора с читателями! Всякий раз продажи резко возрастают. Ваше имяначинают упоминать чаще, а это ведет к добавочным прибылям.

Я отмахнулся и повторил лениво:

– В анус. По самые… э-э-э… ограничители. А можно ивместе с ними. На фиг я буду выплясывать перед тупыми обывателями «Всей-всейфантастики»?.. Я пишу книги. Этого достаточно. Там я разговариваю с читателямиподробно, открыто.

Она сдерживалась уже с явными усилиями. Да и у меня, есличестно, кровь поднялась в голову, а низменную эротику выдуло свежим и холоднымветром соплеменных. А ее торчащие груди – это ж всего лишь хорошо развитыемолочные железы, меня этим фиг возьмешь и уж не собьешь точно.

Кристина же сердито посверкала глазами, произнеслараздельно:

– Я – ваш литературный агент. Я – на вашей стороне. Но,чтобы я могла проводить более успешно нашу политику, я должна лучше пониматьваши мотивы… которые кажутся весьма странными. Вы можете объяснить вашенежелание участвовать в литературной жизни?

Я зевнул, потянулся, хрустнули кости.

– Объясняю. На пальцах. Я не стремлюсь нравиться. Незаигрываю с читателем. Тем более с тупейшими сопляками и туповатымиобывателями, которыми заполнен сервер «Всей-всей фантастики». Разговариватьможно с кем угодно, но только не с обывателями. Обыватель слышит только самогосебя, такого начитанного и одухотворенного, все знающего и понимающего… Да, яих ненавижу. Я им, сволочам, не прощу, что они Галилея на колени поставили!.. Аеще Бруно и Д’Артаньяна сожгли. Нет, это Жанну Д’Арк сожгли…

Она отпрянула, смотрела с таким видом, словно собираласьвызвать психиатра.

– Да здоров я, – буркнул я устало. – Думаете,Галилея на колени ставила неграмотная чернь? Да черни по фигу, какая земля насамом деле, хоть квадратная. Всех нестандартных травили, как и сейчас травят,именно образованные обыватели! Культурные, мать их… Даже высококультурные, всехбы… да нельзя, на них мир держится. Просвещение, культура – без всякихподковырок, на них. Без всякой иронии, они – Хранители Культуры. Беда лишь втом, что защищают культуру как от уничтожения, так и от развития. Все защищают:культуру, науку, моральные ценности. Это хорошо, что защищают и не даютразваливать. Но хреново, что с тем же рвением тащат на костер и тех, ктопытается развивать дальше. Вот потому, дорогая, я и не буду разговаривать сними. С кем угодно другим могу и буду, но с ними – нет.

– А с другими почему?