Она слушала с непониманием, возразила:

– Так это ж хорошо!

– Нехорошо, – ответил я. – Я не хочу никогоперевербовывать на свою сторону таким макаревичем.

– Но почему? Почему, если шанс подворачивается сам? Давсе бьются за влияние! Вот тысячи учебных пособий с лекциями и диаграммами, какпривлечь внимание! Как создавать дополнительные шансы, чтобы на свою сторонуеще одного человека, еще одного… А вам эти возможности сами лезут в руки!

Я пожал плечами.

– Объяснить такое трудно, понимаю. Просто примите это.

– Но кто оценит ваше бла-а-а-агародство? Да никтопросто не поймет! Даже я не понимаю, а я на вашей стороне! О вас, знаете, ужекакие слухи?

Я отмахнулся.

– Плевать. Я сам свое бла-а-гародство, как вы говорите,ценю достаточно высоко. И перемена в мнении о моей персоне пары сотен или тысячмилых и пушистых того не стоит. Хрен с ними! Я все равно их изменю, хотят онитого или не хотят. Вернее, не их, они уже конченые, но их дети… это уже мои!

Она смотрела с непониманием, я начинаю лыбиться, скорозахохочу, ее брови всползли на середину лба.

– Кристина, – сказал я весело, – вам трудноповерить, что я в самом деле придерживаюсь такого образа жизни, который декларирую?..Но это так. Поверьте, работать будет легче.

– Я не понимаю, – сказала она с некоторымраздражением, – зачем эти добавочные трудности.

– Это моя пещера, – объяснил я.

– Какая пещера?

– Или гора, если хотите. Думаете, я первый, которыйпопал в эту ситуёвину? Да всякий, который хотел кардинально изменить мир,уходил вот в такую изоляцию. Только раньше в пещеры, леса, пустыни, как всякиехристосы, будды, мухаммады и тысячи других подвижников, а сейчас люди покрепче.Я могу и в центре города отгородиться от милых и пушистых, от которых не моготгородиться Христос или Будда. А я вот могу!

Звякнул телефон, я посмотрел на Кристину, не стал голосить,а дотянулся до трубки.

– Алло?

– Володенька, – послышалось из мембраныторопливое, – у тебя есть дистрибутив «Ворда»? Стыдно признаться, но яухитрился запортить…

– Нет проблем, – заверил я. – Если хотите,могу даже установить.

Он сказал еще виноватее:

– Что вы, что вы, Володенька!.. Я и так вас напрягаю.От дел отрываю. Я уж сам как-нибудь одним пальцем. Только бы не забыть, в какуюдиректорию он, мерзавец, вписывает сам себя, чтобы от меня спрятаться… Поумолчанию, как вы говорите, гад, всегда пользуется этой уловкой. Когда к вамможно?

– Да хоть щас!

– Спасибо, Володенька!

– Не за что, – ответил я.

Он еще рассыпался в благодарностях, называл меня спасителем,в самом деле беспомощный при самых пустяковых сбоях в компе, Кристина унеслачашки, я слышал, как на кухне полилась вода, зазвенела посуда. Неужели этакрасотка даже умеет мыть чашки? Правда, кофе приготовила тютелька в тютельку.Наверное, это входит в ритуал, чтобы любовницы миллиардеров сами готовили боссукофе, и тоже в постель.

Когда в прихожей раздался звонок, Кристина сидела за тем жестолом, с задумчивым видом грызла карандаш, иногда что-то черкала в проектепредварительного плана. О чем, еще не знаю, не заглядывал, мешают нависающиенад листом бумаги острые яблоки грудей… какие к черту яблоки, целые дыньки! Кактолько начинаю смотреть на бумагу, глаза просто выворачивает, у меня там мышцыза пару часов накачались, как у штангиста икры за полгода. Ее молочные железы исейчас, когда я пошел открывать дверь, смотрели алыми сосками на лист. Томбергвошел, высокий и костлявый, в длинной обвисшей майке и трениках.

Я сделал жест в сторону комнаты, где все мои диски, хотяТомберг и так знает, где что у меня лежит. Он сделал пару шагов и остановился вдверном проеме так резко, будто стукнули в лоб. Кристина вскинула голову,улыбнулась ему по-голливудовски широко и многообещающе.

Томберг преодолел ступор, проблеял:

– Э-э… простите… Володенька, что ж вы не сказали, что увас гости?.. Я бы не тревожил… или хотя бы галстук…

Я отмахнулся:

– Галстук в такую жару? Не смешите. Щас я найду этотпроклятый «Ворд»… Да вы присядьте пока.

Кристина сказала ему доброжелательно:

– Я не гость, мы работаем. Так что не стесняйтесь.

Она со вздохом откинулась на спинку кресла, распрямляянатруженную спину, закинула руки за голову. Дыхание застряло у Томберга вгортани, а выпученные глаза прикипели к белейшей полоске поперек ее грудей. Вотуж действительно снежная белизна, радость для глаз в такую жару.

Я рылся в дисках, ибо «Ворд» слишком мелкая прога, чтобыэтому текстовому редактору кто-то выделил отдельный диск, он где-то вбесчисленных «Офисах», «Суперофисах», «Ультраофисах» и всякого родареаниматорах и загрузочных дисках.

Кристина сказала легко:

– Давайте я вам налью холодного пепси? Или лучше квасу?

Томберг взмолился:

– Да что вы… да зачем… да не стоит утруждаться…

Кристина легко поднялась, глаза Томберга тоже поднялись, какприклеенные к ее груди, но дальше пришлось смотреть в спину да на двигающиесяягодицы, расчерченные узкой полоской трусиков. Я слышал, как хлопнула дверцахолодильника. Кажется, даже слышал учащенное дыхание Томберга.

Кристина вернулась с литровой бутылкой тоника и тремявысокими стаканами.

– И мы с Владимиром Юрьевичем освежимся, –сообщила она с улыбкой. – Жарко.

– Жарко, – торопливо подтвердил Томберг. –Да, очень уж.

Я не стал опровергать, что у меня в квартире температуравсегда на уровне, Томберг и так ухитрился покраснеть. Кристина наполниластаканы, один придвинула к Томбергу, сам вряд ли решился бы протянуть руку. Онее кожи пахло свежестью и чем-то неуловимым, напоминая о морских волнах,прогулке под парусом, золотистом пляже, залитом ярким солнцем.

– Вы писатель? – спросила онаблагожелательно. – Что ж вы, как старший собрат, не повлияете на него вположительном смысле?

Он поднял на нее робкие интеллигентные глаза, тут же уронилвзгляд, ожегся о красные вздутые соски.

– Повлиять? – переспросил он растерянно. – Выполагаете, на него можно повлиять?.. Это хорошо бы, конечно, но, боюсь, этоневозможно…

– Ничего нет невозможного, – возразила она. –Трудно – другое дело.

– Боюсь, – вздохнул он, – очень трудно.Писатели – самые упрямые люди на свете! Это от их уверенности, что они всемогут.

– А они могут все?

В ее тоне послышался намек, но Томберг не уловил, кивнул исказал тем же интеллигентно-проникновенным голосом: