– Они должны так думать, чтобы вообще заниматьсяписательством. Иначе их бы свернул с избранного пути любой встречный. Да чтотам любой встречный, еще раньше убедили бы заняться чем-то более надежнымродители, жена, коллеги, друзья. Литература – очень ненадежное занятие!

Она призадумалась на мгновение, острые зубки на миг прикусилигубку, выглядит очень эротично, но не шаблонно, такого я еще не видел. Япосматривал на них краем глаза, искал, искал, наконец диск отыскался, а яподумал, что Томберг в этом прав, писатели – те же золотоискатели. В оправданиемогу сказать совершенно честно, что на пропаганде и сеянии Высокого тоже можнозаработать. И неплохо. Иногда даже, как золотоискатели, которые наткнулись назолотую жилу. К тому же это все же благороднее и чище, чем впятеро большезашибать на продаже водки или сигарет.

Томберг уже почти перестал стесняться, ибо речь зашла олюбимой литературе, Кристина умело поддерживает разговор, незаметнопровоцирует, а он горячится, доказывает, робкий голос обретает нотки трибуна.

– Кристина, – плавно вклинился я винтеллектуальную беседу, – Петр Янович – мастер-многостаночник. Он нетолько пишет, как вы уже поняли, но и сам делает оригинал-макеты. А теперь ужеи печатает тираж сам в своей квартире! У него навороченный принтер, печатаетдаже обложки, делает цветопробы, цветную печать, брошюрует, склеивает, делаетпереплет, даже золотую ленточку для закладок…

Томберг застеснялся:

– Ну что вы, Володенька! Какие золотые ленточки, этобыло всего один раз. Так, простые маленькие тиражики, на простой бумаге… Но этотакая радость, такая радость – делать книги!

Я смолчал, что потом он продает эти книги тоже сам, стоя вподземных переходах, в метро, где его гоняет милиция, продает в мороз и в такуювот жару, видел я его и промокшего, под зонтиком, когда он спешил к электричке,надеясь пройти по вагонам и что-то продать из своего в самом деле крохотноготиража.

Кристина воскликнула:

– Знаете, мои подруги бегали на встречи с актерами,певцами, а я выискивала, где и когда какой писатель встречается с читателями! Апотом приходила домой счастливая: мама, я видела живого писателя!

Томберг застенчиво улыбнулся, покачал головой.

– Ох, Кристина, трудно мне в этом мире… Я учился вшколе, где был еще такой обязательный предмет, как каллиграфия. Нас училивырисовывать буквы. Скажем, в букве «А» передняя палочка писалась с нажимом,отчего получалась толстой, жирной, вторая – с нажимом легким, так что выгляделаполужирной, не такой толстой, а перекладинку между ними надо было делать влегкое касание, так называемое «волосянкой»… Эта дисциплина еще держалась вэпоху авторучек, заправляемых чернилами, но сама собой отмерла с приходомшариковых.

Я кивнул.

– Помню, я застал шариковые. Смешные такие, совставными стерженьками! Кристина такие может посмотреть в музее.

– Вот-вот, – сказал он. – Потом пришлипечатающие авторучки, когда текст наносился на бумагу микропринтером. Но всеэто было неудобным, ибо не успевало за конкурентами. Я имею в виду конкурентамив передаче инфы: фото, кино… Если в эпоху Древнего Рима девяносто девятьпроцентов всей информации передавалось потомству с помощью букв, то к началувека НТР этот процент практически не изменился. Ну, разве что несколько сотыхили десятых долей процента стали занимать только что изобретенные методыфотографии и кино. Но затем – лавина… Сейчас же, прошло едва больше сотни лет сначала НТР, а ситуация поменялась на противоположную! Девяносто девятьпроцентов информации хранится уже в виде гифов, джипегов…

Я покровительственно усмехнулся.

– Рад, что вы в них разбираетесь, хоть и удивлен. Но, позвольтепоправить, у вас старые сведения. Джипеги, как формат, устарели и давнозаменены более прогрессивным оотеком. Но, простите, что перебил, вы правы.Сейчас все в фото и видео. Как говорится, в цифре: не выцветает, не устареваети не теряет качества при перекопированнии. На долю букв едва ли процент. Да итот катастрофически тает! Зато все сокровища библиотек, музеев, архивов – наодном-единственном харде!

Кристина наблюдала, как я проводил Томберга на лестничнуюплощадку, где еще раз объяснил, как инсталлировать, чтобы «Ворд» не потерялся,а когда вернулся, произнесла мягким голосом:

– А вы его любите, Владимир Юрьевич.

– Ну, просто соседи.

– Любите, – повторила она. – Очень милыйстарик. Интеллигентный, деликатный.

– Да уж, – согласился я. – Чуть глаза невывихнул, стараясь не смотреть на ваши голые сиськи.

Она удивилась:

– А вы что-то имеете против моих сисек? Тогда я накинучто-нибудь!

– Нет-нет, – сказал я поспешно. – Я к нимсовершенно равнодушен. Ну просто совершенно.

Она вскинула брови.

– Что, такие… незаметные?

– Совсем напротив, – возразил я. – Но ко мнене раз в пещеру залетали всякие видения. Помню, когда я был святым Антонием… даи раньше бывало…

– Святому Антонию насылали, – поправилаона. – Сатана присылал. А я вот пришла сама!

Я улыбнулся пошире.

– Знаю, к самым важным персонам Сатана являлся лично.

Она расхохоталась, рот у нее показался мне красным игорячим, как вход в адскую печь.

– О, вы собираетесь сопротивляться?.. И надеетесьустоять?

Она смотрела победно, холеная, роскошная, с нежным и мягкимтелом, созданным для грубого хватания мужскими руками и одновременно упругим,сочным, почти спортивным и от этого еще больше сексуальным. Я смерил ееэротичную фигуру как можно более холодным взглядом. Как бы идиоты нидоказывали, что голая женщина вызывает меньше полового интереса, чем одетая илиполуодетая, но все это фигня. Раздетая уже своим видом говорит, что стоиттолько протянуть руку… а мне так и вовсе сделать повелительное движениепальцем.

Ни фига, сказал я себе угрюмо. Это будет ее победа, а немоя. Раз норовит меня трахнуть, то по всем канонам надлежит сопротивляться. Даи вообще как-то подозрительно. Всякий знает, что бесплатный сыр в мышеловкедостается только второй мышке.

Она правильно оценила мое угрюмое молчание, улыбнулась, произнеслазагадочно и томно:

– Да, вы герой!

Я уловил некий намек, но смысла не понял и решил принять этокак комплимент, пусть и не совсем ясный, но все же комплимент. По крайней мере,герой не за то, что сумел превозмочь соблазн общечеловека прыгнуть на этузовущую плоть и торопливо трахать во все полости.

Звякнул телефон, Кристина тут же опустила глаза на бумагу исделала вид, что ничего не слышит, а я снял трубку.

– Алло?