Кое-как решив проблему, что надеть (во-первых, надеть былорешительно нечего, а во-вторых, Лида не знала, в чем принято появляться вночных клубах), она вышла из дому без четверти восемь. И через полчасавыскочила из маршрутки на Нижневолжской набережной, откуда было рукой подать доРождественской улицы. Прошла мимо ресторанчика «Скоба», мимо знаменитогоразноцветного «Барбариса», мимо жутковатой, мрачной «Ультры» и увидела знакомуюпо рекламному ролику россыпь алых огней.

«Красная волчица»! И в самом деле – огоньками вычерченоизящное, гибкое тело бегущей волчицы. Вообще говоря, она здесь больше похожа налисицу, потому что не бывает у волков такого пышного хвоста. А хвост у них,между прочим, называется не хвост, а полено. Кстати, и у лисы вовсе не хвост, атруба. Во всяком случае, так утверждает толковый словарь Даля, который Лидарегулярно почитывала, дабы персонажи ее «Деревеньки» выражались сочным, богатымязыком, а также не ленились вставлять в речь самые разнообразные пословицы ипоговорки.

Даль также уверяет, что у коровы вместо хвоста махало, илиохлест, у козы – репей, у овцы – курдюк, у дворняжки – ласк, у борзой –правило, у гончей – огон, у легавой – репица, у медведя – куцык, у бобра –лопата, у белки – пушняк, у льва, тигра и скорпиона – ошибень; цветок или пучок– у зайца, у рыбы – плеск, у рака – шейка, у павлина – сноп, а если павлинхвост распустит, то он называется «колесо», причем так же именуют распущенныйхвост индюка или глухаря, у петуха и селезня – косица, у ласточки – вилка…

Заговаривая собственную нерешительность таким вот нехитрымспособом, Лида наконец-то отважилась потянуть за ручку двери – довольнотяжелой, металлической – и оказалась в полутемном коридоре. Дальнейшеепродвижение загораживал огромный парень в черной водолазке – блондинскандинавского типа, с лицом викинга-убийцы.

– Зал снят под банкет, – глухо, словно штормовое, северноеморе, прошуршал он. – Или вы тоже «Мэри Кей»?

– «Мэри Кей», «Мэри Кей»! – закивала Лида.

В северных широтах малость потеплело. Парень простер впередруки. Лида с трудом сообразила, что он готов не в объятия ее заключить, апросто-напросто принять ее плащ. То есть он вовсе не викинг, а гардеробщик! Разтак, Лида позволила ему оказать ей такую любезность. Между прочим, как давно снее никто не снимал плаща! Аж с тех приснопамятных парижских времен! Такнедолго и дисквалифицироваться, однако.

– Прошу, – приглашающе махнул рукой гардеробщик. – Там ужевесело.

Видимо, дамы из фирмы «Мэри Кей» были весьмадисциплинированны, потому что пришли гораздо раньше назначенного времени, атеперь все, как одна, плясали в нешироком кругу перед небольшой эстрадой. Лидакое-как пробралась за свой столик номер четырнадцать. Он прятался за колонной ввиде неошкуренного ствола, подпирающего потолок. Кроме Лиды, за столиком никогоне было. То ли ей предстояло сидеть одной, то ли соседи пошли плясать.

Лида воспользовалась случаем заплатить официанту за вход,перевести дух и приглядеться к народу и интерьеру.

Ого, какие красивые дамы работают в «Мэри Кей»! Все, какодна, худые, подтянутые, ухоженные, отлично одетые. Такими бывают обычно женыбогатых мужей. Но эти красотки, судя по всему, сами зарабатывали на своитуалеты. Мужчин в зале вообще было раз-два и обчелся, да и те, видимо,иностранные представители фирмы, и среди русских красавиц они имели видоткровенно затрапезный и растерянный. В том смысле, что глаза у них разбегалисьпри виде такого изобилия дерзких грудей и не менее дерзких попок. А уж глазоксверкало! А уж напомаженных губок улыбалось! А уж ножек мелькало в зазывныхразрезах длинных юбок и под символическими полосочками коротких!

В основном красотки были в черном. Лида, надевшая узенькиешелковые брючки от Буртон и стрейчевый пуловер от Черутти цвета мокрогоасфальта, поняла, что попала в самую точку.

Наплясавшись, возбужденные дамы расселись. Лида оставаласьза столиком одна, но кругом так кричали, смеялись, курили, чокались, чтоодинокой она себя не чувствовала.

Торопливо оглядела зал. Так… несочетаемая смесь дерева икрасного кирпича: низкий сводчатый потолок, огромный камин, в котором горятнастоящие дрова. Слава богу, вытяжка хорошая, не то в этом подвальчике можнобыло бы задохнуться. По стенам имитация волчьих, кабаньих, медвежьих голов, оленьирога – якобы охотничьи трофеи. Тяжелые деревянные балки, столбы, подпирающиепотолок, грубые столы и лавки. Впечатление не то гнетущее, не то шутовское. Ипри этом почему-то уютно. Наверное, из-за пляски живого пламени в камине.

Началась развлекательная программа. Тут Лида малостьприуныла. Стриптизеры-шутники с костлявыми телами и мохнатыми слониками напричинном месте, канканные девицы в несвежем белье – все это показалось ейужасным. Фокусники, правда, были хороши. А танцоры – и того лучше. Они показалирумбу и вызвали, не соврать, бурю оваций. Правда, Лиде показалось, чтоаплодировали не дуэту, а только партнеру. Парень и впрямь был несусветной,просто-таки дьявольской красоты, с огненно-черными глазами, пластичный, словнорасплавленный металл, льющийся из тигля в форму. Девушка тоже танцевала оченьхорошо, но на фоне этого черного пламени ее просто видно не было. Послеокончания танца на лицах дам надолго воцарилось тоскливо-голодное выражение:небось все мечтали о красавчике-танцоре, и ведущий напрасно силился овладетьвниманием аудитории, подбрасывая ей забавные загадки, типа: «Как раньшеназывались шахматы: чатуранга, чебуранга или бурабанга?» или «На территориибывшего Союза водится некое зловредное насекомое, случайно импортированноеиз-за рубежа. Как оно называется? Предлагаю три варианта ответа: гималайскаямалявка, мавританская козявка или ирландская древогрызка».

Наконец мысли косметических дам понемногу начали отвлекатьсяот магии черных очей и возвращаться к суровой прозе жизни. Соединеннымиусилиями решили, что загадочное насекомое зовется ирландская древогрызка. Аоказалось, что это – мавританская козявка! А шахматы некогда звались чатуранга…Вся «Мэри Кей» дружно хохотала – за исключением американцев, которые никак немогли взять в толк, чему смеются загадочные славянки.

И вдруг в зале погас свет.

Произошло это так внезапно, что на миг воцарилось молчание,а потом дамы начали нервически повизгивать и кричать: «Сапожники!» Впрочем,крики и визги тотчас стихли, как только тьму прошило несколько трассирующихкрасных огоньков. Сначала тихо, потом громко зазвучала протяжная мелодия,напоминающая не то плач, не то вой. Он вздымался выше, выше, он уже бил побарабанным перепонкам – и вдруг оборвался порывистым аккордом камуса.

Зал зааплодировал. Наверное, среди посетительниц былизавсегдатаи, которые отлично знали, что сейчас произойдет. И ждали этого снетерпением.