Решения такого инвестиционного монстра как Крайтон оспаривать, по меньшей мере, недальновидно, а по мне так и вовсе крайне глупо. Мои менеджеры вцепились в этот проект бульдожьей хваткой, мечтая через него вырваться на западный рынок айти-индустрии. Можно сказать, я пошёл у них на поводу, и вот чем мне это обернулось.

Да, было от чего выйти из себя. Поэтому моего недовольства отсыпалось мисс Бейтс в двойном размере. В выражениях я не церемонился. В эмоциях тоже. Не знаю, провела ли Эмма параллель между моей фамилией и именем человека, с которым погибла её сестра, но по взгляду, что она кинула на меня перед уходом, я понял, что обо мне здесь невысокого мнения.

Храбрая мышка. Или хитрая гадюка. Пронырливая, расчётливая, изворотливая. Такой была её сестра. Такова её мать.

Следующий час, пока мои уши насилуют пустыми отчётами с общими цифрами и обтекаемыми фразами, я решаю, хочу ли я выяснить, такова ли ещё одна из рода Бейтс?

Административная служба в отличие от финансовой промахов не допускает.

Внимание к деталям и чёткое следование установленному распорядку — вот что я требую в организации моих командировок. Личный комфорт может казаться не столь важным, но с возрастом и с возрастающим количеством бонусных миль на корпоративной авиакарте учишься его ценить. К остановке в отелях я отношусь как к необходимому злу, поэтому в поездках длительностью больше трёх дней предпочитаю снимать апартаменты.

В Сиэтле я не первый раз. У отца здесь были свои интересы. Нередко, когда не требовалось длительных перелётов, он брал меня с собой. В детстве я объездил всё западное побережье, от Сан-Диего до канадского Ванкувера. Большую часть времени, пока отец был на совещаниях, я проводил в отелях в ожидании его возвращения. Отсюда моя нелюбовь и к ним, и к ожиданию в целом. Нетерпимость? Нет. Нежелание терпеть неудобства? Сто раз да, и сегодня мой годовой лимит был точно превышен.

Из машины я делаю несколько звонков. В Нью-Йорке полночь, но ненормированный рабочий день прописан в контрактах сотрудников отдельным пунктом. Особенно у топ-менеджмента. Плачу я хорошо, но и требую немало. После нескольких часов, без пользы проведённых в «Смарт Акке», я срочно вызываю в Сиэтл главу инвестиционного департамента и финансовых консультантов, настаивавших на сделке с «Текниксом». Пусть сами разгребают заваренную кашу. Решение я уже принял, но шанс переубедить себя даю всегда. Если в самом начале появляются проблемы, они будут сопровождать сделку на всём её протяжении. Финансовые, людские, материальные, даже информационные можно решить. Но не личные. Влезать в семейные разборки я не намерен. С лихвой хватило своих.

Закончив последний разговор, я свободно откидываюсь на спинку сидения и впервые с момента, как оказываюсь в машине, обращаю внимание на то, что происходит на улице.

Мы стоим на светофоре на оживлённом перекрёстке. Движение на дорогах плотное, как и на тротуарах. Весьма необычно, учитывая, что сегодня понедельник, время приближается к одиннадцати и это Сиэтл — один из самых спокойных городов Америки.

— Откуда так много людей?

Водитель, молодой парень с коротко стриженным плотным затылком, смотрит на меня в зеркало заднего вида.

— «Маринерс» в одном шаге от выхода в финал Лиги. Такого праздника у нас не было почти двадцать лет.

— Ясно.

Да, игра в Сан-Франциско — первая, которую я посетил за последние лет пять, но бейсбол всегда оставался неотъемлемой частью моей жизни. Как любой уважающий себя болельщик, я знаю, что «Сиэтл Маринерс» — единственный клуб, который за всю историю Мировой серии (решающая серия игр в сезоне Главной бейсбольной лиги — прим. автора) ни разу в ней не участвовала. Великие неудачники, наряду с ещё пятью командами, которые никогда не поднимали над головой Кубок.

Такое незначительное событие, как победа в одной из игр, у тех же «Гигантов» вряд ли вывело на улицы Сан-Франциско толпы поклонников. Неудивительно, что Сиэтл сегодня гудит — поводов для радости «Моряки» дают мало.

На следующем светофоре рядом с нами останавливает такси. Из открытого окна высунута рука с флагом команды: буква «С» на синем фоне. Мужчина на переднем сидении тянется к моему водителю:

— С победой, брат!

Из соображения безопасности окно остаётся закрытым. Поддержку водитель выражает несколькими короткими сигналами.

— Извините, — говорит он после того, как мы трогаемся.

— Всё в порядке.

— Выедем из Гринвуда, станет поспокойнее.

— Долго ещё?

— Минут пятнадцать, не больше. Если бы не игра, уже были бы на месте.

Ещё один светофор. Ещё одно такси.

На этот раз никаких фанатов. Окна закрыты. Водитель смотрит перед собой. На заднем сидении спит девушка.

Нет, не с первого и даже не со второго — с третьего взгляда, когда вынуждено наклоняясь вперёд, чтобы убедиться, что мне не показалось, я понимаю, что узнаю её.

Эмма, чёрт бы её побрал, Бейтс?

Это точно Эмма Бейтс спит сейчас в соседней машине?

Ошибки быть не может. Те же каштановые волосы, тот же серый пиджак. Она же ушла два часа назад, сослалась на плохое самочувствие. И только сейчас едет домой?

Стёкла моей машины слегка затемнённые, но яркий свет витрин круглосуточных магазинов падает на соседний автомобиль и позволяет мне хорошо рассмотреть спящую девушку. Такой умиротворённой я Эмму ещё не видел. Три раз я встречал мисс Бейтс, и все три раза она выглядела собранной, будто готовой к отражению атаки пришельцев. Да, похоже, именно такие эмоции я у неё и вызываю: опасение и неприязнь, вплоть до отвращения.

Но почему? Это я должен чувствовать себя так всякий раз при встрече с представителями семьи Эммы Бейтс. Особенно, когда вспоминаю, как на следующий день после похорон отца её мать заявилась к нам в дом с требованием денег.

Роман моего отца с Николь Бейтс был долгим. Они встречались, расставались, снова встречались. Я знаю, что с её стороны любви не было, но вот отец меня немало удивил, незадолго до смерти объявив, что собрался жениться на Николь — на Никки Би, если быть точным. Но прежде, чем сделать это, ему требовалось оформить развод с моей матерью.

Я давно не испытывал ностальгии по браку своих родителей. Их союз давно не был браком в привычном смысле этого слова. Они разошлись, когда мне было шестнадцать. Не разводились, нет — просто разъехались по разным домам.

— Ты вырос. А больше нас с твоим отцом ничего не связывает, — сказала тогда мать, а я оказался довольно взрослым, чтобы не устраивать по этому поводу трагедии.

Отношения всё же у них остались дружеские. Отец много работал. Мать много путешествовала. Они жили в параллельных вселенных, изредка пересекаясь на крупных светских мероприятиях, откуда всякий раз уезжали порознь. У обоих были отношения на стороне, но это всегда оставалось вне обсуждений. По крайней мере, я ни разу не видел имён своих родителей в жёлтой прессе. И теперь всё должно было измениться.