Так что все враки про Пилатово озеро. Но урок: историю пишетпобедитель. Никто не знает, как было на самом деле. Знают со слов победителя:Иуда повесился на осине, с тех пор она вечно трепещет, Пилат же, как подобаетвоенному, заколол себя мечом, других небо поразило, растоптало, изничтожило,растерло и наплевало на ихние могилы. Так что история учит: важно победить любойценой, а там он сам напишет историю для потомства. В его власти сотни и тысячипокорных попов, грамотных и услужливых!

Он ударил рукоятью меча в медный щит. Гридень просунулголову в щель, выслушал, исчез, вскоре вернулся со Степой-гамаюном.

– Кот Баюн ты, а не Гамаюн, – сказал Владимирнедовольно, видя сонные глаза певца. – Сколько в тебя сна влезает?

– Я ночью песню складывал…

– Знаю твои нынешние припевки! Плюнь, разотри и забудь.И складывай быстренько настоящую песнь. За основу возьми ту, что мы пели, когдашли на ляхов. Чтобы там обязательно были прежние слова: «Мы смело в бой пойдемза Русь святую и как один прольем кровь молодую», вера Христа их тожеперетолкует и присобачит себе.

Он подумал, добавил:

– Да и дальше слова хороши: «В нас кровь отцов-богатырейи дело наше право, сумеем честь мы отстоять иль умереть со славой. Не плачьтематери-отцы, терпите жены-дети, мы ради родины святой забудем все на свете».

Певец сказал изумленно:

– Так это же старая боевая песня полян! Говорят, ее ещеКий сложил!

Владимир поморщился:

– Это не важно, Кий или сам Рус. Новые поколения будутзнать как твою. Только осторожненько всобачивай про молитвы, Христа… Послову-другому.

– «Не плачь по нас, святая Русь, – сказал певецзадумчиво, – не надо слез, не надо…» Ага, можно продлить так: «Молись занас, святая Русь! Молитва – нам награда».

Владимир кивнул одобрительно, кинул ему полтину серебра:

– Вот-вот. Чтоб не требовали золотой посуды, какнынешняя дружина. Помолились – и уже довольны.

Певец ушел, озадаченный и окрыленный разом, а Владимирподумал хмуро, что человеку обязательно надо чувствовать себя лучше других.Золотой посуды на всех не напасешься. У него теперь не дружина, а самоеогромное в Европе войско.

Олаф уже наелся, распустил пряжку на поясе, с удовольствиемсмаковал греческое вино. Глаза блестели весельем.

– Хитер! Я помню, как во Фракии… Бывало, бредешь, ногиволочатся где-то сзади по пыли, уже готов упасть и умереть, ничто на свете немило. А затянет запевала походную песнь, кто-то подпоет, и уже силприбавляется, и спина перестает горбиться!

Владимир счастливо засмеялся:

– Олаф! Весь мир – наше поле. А люди – трава, которуюможем растить хоть с сорняками, хоть без, а то и вовсе выполоть все к черту изасеять чем-то новым!

По прибытии Владимира с молодой женой встречали волхвы вгородских воротах. Молодые девки с распущенными волосами плясали и пели,осыпали новобрачных цветами. Когда они чересчур близко приближались кВладимиру, коричневые глаза Анны становились зелеными от ревности.

Духовенство прибыло со вторым отрядом всего на три дняпозже. Их отвели в приготовленные им дома. Часть ромеев взяли в княжий терем,по большей части это были молодые девки, что помогали одеваться принцессе, атакже ее ближние слуги, патрикии, послы.

Во дворце сразу зазвучали веселые голоса, смех. В комнатах ипереходах замелькали яркие, как крылья бабочек, платья. Окна и раньше всегдабыли открыты, а по велению князя плотники теперь спешно расширили оконныепроемы по царьградской моде. Света стало больше, суровые палаты преобразились.Где в торжественных покоях невольно приглушали речь, чтобы не потревожить душипредков, незримо витающие в палатах, теперь весело и раскованно звучала чужаяречь, рассыпчатая и звонкая.

Если раньше посуда звенела только на кухне, а оттуда еду наблюдах подавали в трапезную, то с прибытием ромейских гостей ели и пили даже вгорницах, светлицах. Все христиане, но за столом не уступали язычникам, несоблюдали постов и скоромных дней, заглядывались на молодых девок – такая вера,по молчаливому наблюдению Тавра, на Руси приживется.

Весть о грядущем крещении достигла и капища. Нессвсполошился, явился с двумя волхвами. Владимир ощетинился, разговор предстоялнеприятный. Тавр, Борис и Войдан остались в палате, молчали, но сопелисочувствующе, подбадривали князя взглядами.

– Народ не примет чужую веру! – закричал Нессяростно еще с порога.

Владимир сумрачно смотрел на буйствующую перед ним фигурумогучего старца. В палате сразу стало тесно от белых одежд, словно волхвов явилосьцелое войско. Воздух накалился. Запахло не только потом, но и пролитием крови.

– Почему же, – сказал Владимир размеренно, изовсех сил выказывая в голосе спокойствие и уверенность, – почему она чужая?

– Потому что это вера жидов!

Он старался держать лицо неподвижным, но каждое слово било влицо как острым камнем. Волхв возвращает ему каждое слово, брошенное им самимсовсем недавно.

– Вера не чужая, – возразил Владимир, животзаболел от страшных усилий держать тело неподвижным, как и мышцы лица. –Христос был нашего роду-племени! Когда-то наши пращуры завоевали много земельна Востоке, в том числе и Палестину… Двадцать восемь лет правили теми странами,потом вернулись в наши земли. Но многие остались, за двадцать восемь лет многоводы утекло. И не токмо детьми обзавелись, даже внуками! Да и постарели,привыкли. За свое правление понастроили городов, в том числе и Назарет, потомучто на заре его закладывали… Там и сейчас еще не все наши сородичи жидовскийязык переняли…

Волхв потряс воздетыми к небу руками. Голос его сорвался доисступленного визга.

– Откель ты взял, что Христос не иудей?

– А он сам сказал, – ответил Владимир строго,чувствовал небольшое облегчение, ибо к этому разговору изготовился. – Чтоесть главное в его вере? «Нет ни эллина, ни иудея!» Это мог сказать толькочеловек, которого иудеи притесняли за его неиудейство. Он добивался равенства,ибо был лишен его!

А Борис, выдвинувшись справа, сказал громко:

– Волхвы знают, что Христос был из Галилеи. А жителейГалилеи никогда не почитали за настоящих иудеев, ибо Галилея была заселенаодними скифами…

Владимир властно повел дланью:

– Вы свободны, святые отцы.

Из боковых дверей выдвинулись дружинники. Каждый поперексебя шире, для боя не больно хороши, зато вынесут всякого. Сами в железе, глазанедобро блестят сквозь узкие прорези железных личин. Таких хоть бей, хоть плюйв железные короба, себе дороже. Волхвы попятились, подхватили Несса под руки.

Когда за ними захлопнулась дверь, Владимир вздохнул соблегчением: