– По Корану можно только четыре… Остальных именуютеперь наложницами.

Владимир заставил себя улыбнуться шире. За столом явственновеяло опасностью. Рядом с Палеем сидели князья, за которыми стояли могучиеплемена тиверцев, уличей, вятичей, и почти все они приняли ислам. И за столомдержались вместе, чувствуя себя скрепленными одной верой-целью. Это былагрозная сила даже за столом: вина в рот не брали, а мечи хоть и убрали со стен,но нельзя убрать с поясов гостей!

Сотни бирючей, срывая голоса, все еще орали наказ князя окрещении. Кто с седла, привстав в стременах, кто взобравшись на телегу средьторга, кто с деревьев и высоких пней.

Когда из-за столов никто не поднялся, в город вошли дружиныкнязя – из осторожности пировали за воротами, – начали колоть в спиныостриями копий, поднимать, гнать в сторону реки. Гуляки сперва еще не могли опомниться,хотя слух о принятии веры Христа разошелся с победным возвращением войска. Ноодно дело, когда принял князь и все охочие, другое – когда заставляют силком!Дело невиданное, страшное, святотатственное – как можно примучивать к вере? Кдани – понятно, хоть и жаль отдавать, но надо же содержать общее войско,кормить волхвов, строить стены вокруг города… Однако как можно принуждатьменять веру? Веру выбирают сердцем!

Разъярившись, люди бросались на дружинников, стаскивали сконей, били. Вскоре заблистали мечи, послышались крики раненых. Улицы Киеваобагрились кровью. Хмельные люди бросались в стороны, выламывали доски и кольяиз заборов. Одного дружинника повалили вместе с конем, удачно брошенный каменьразбил голову, как куриное яйцо. Дружинники, свирепея от сопротивления, рубилиуже всерьез. Люди бросались через заборы, прятались, к реке удалось оттеснитьне больше двух десятков.

Там уже ждали священники в парадных ризах. Епископ Анастасизменился в лице, когда увидел окровавленных, избитых людей. Их гнали как скот,били тяжелыми плетьми и тыкали копьями, не давая остановиться.

– Быстрее! – орал сотник. – Вода теплая! Неутопнете!

На камнях и песке осталась кровь, мигом затоптаннаякопытами, когда людей загнали в теплые волны. Анастас торопливо прочел молитву,комкая и пропуская слова. Варвары греческого не знают, а священники смолчат. Имуже пообещаны земли, рабы, привилегии, которых не знают в империи. Сейчасглавное – закрепиться. Подлинное наступление на русскую веру начнется потом.

Люди стояли в воде. Кто по щиколотку, а самых дальнихзагнали в волны по грудь. Женщины стыдливо прикрывали руками грудь, мокраяодежда облепляла плотно, священники громко и разноголосо заголосили:

– Кирие элейсон! Кирие элейсон! Кирие элейсон!

Гридни подали коней в стороны. Люди начали молча выходить изводы. На гридней и священников не смотрели, отводили взгляды. Лица их былиугрюмыми.

– Возвращайтесь к столам! – крикнул сотник. –Теперь вы, как и наш князь, христиане!

Люди поднялись на пологий берег, оставляя мокрые следы, нотам разошлись в стороны. Уже видно было по их спинам, что за княжеский стол несядут. Кто-то обернулся, зло плюнул в сторону священников. Другой погрозилкулаком.

Тавр видел, как один иудей, то ли желая поддержатьВладимира, то ли с каким тайным умыслом – что за подлое племя, – разделсядонага и шумно вбежал в теплую воду с возгласом:

– Святой отец, крести меня!

Священник с удивлением оглядел ??г?? с головы до ног:

– Гм… похвально, похвально обращение к истинной вере…Как зовут тебя, сын мой?

– Сруль, батюшка.

– Будешь Акакием, – решил священник. – Исоответственно, и нашему Господу приятно.

А Тавр, поморщившись, посоветовал:

– Либо сними крестик, либо надень портки.

Владимир восседал во главе стола, пировал, угощал, когда кнему пробрался Тавр, усталый и покрытый пылью.

– Княже… Пора тебе показаться и простому люду.

Лицо его было изнуренное, белки глаз покраснели, векивспухли, как от бессонницы. На лбу, прикрытая волосами, пламенела свежаяссадина.

– Очень плохо? – спросил Владимир одними губами.

За ним наблюдали гости, он держал лицо спокойным иулыбающимся. Тавр шепнул с той же натянутой улыбкой:

– Вера отцов крепка…

– Идут нехотя?

– Только с мечами у ребер. Но за стол никто невернулся.

Владимир поднялся с тем же застывшим лицом:

– Дорогие гости, продолжайте пир! Я отлучусь ненадолго.

С крыльца в глаза ударило яркое солнце. Воздух был жаркий,наполненный запахами жареного мяса, ухи, хмельного меда, сладких вин. Весь дворбыл уставлен столами, псы лениво дрались из-за мозговых костей, но на скамьяхбыло пусто. Весь необъятный двор выглядел мертвым.

– Ушли на крещение?

– Увели, – бросил Тавр зло. – Другое хуже.Никто не вернулся… А на улицах народ переворачивает столы, бьет бирючей.

Владимир сбежал с крыльца, отроки подали коней. Ворота былараспахнуты настежь, и, когда копыта застучали вдоль домов – середина улицы былазаставлена столами, – у Владимира похолодело сердце. На земле лежали,истекая соком, жареные гуси, печеные молочные поросята, под копытами хрустеличерепки разбитых греческих амфор, а земля была темная, вобрав душистые вина.

– Я думал, мне верят, – прошептал Владимир сгоречью.

Конь Тавра пошел рядом, задевая боком столы. Тавр буркнул:

– Тебе и сейчас верят…

– Так в чем же дело?

Тавр подумал, что впервые видит князя таким потерянным,раздавленным.

– Но ты лишь человек. А замахнулся на их богов!

Издали слышались крики, брань, конское ржание. Владимирпустил коня в галоп, улица вывела на площадь. Сотни три конных дружинниковтеснили цепью галдящих людей в сторону Почайны. Некоторые пытались ускользнутьпод брюхом коней, тех били острия копий. У многих одежда уже была порвана ипропитывалась кровью.

Владимир поднял коня на дыбы, закричал:

– Всем стоять! Это я, ваш Владимир, буду говорить свами!

Дружинники остановились, а люди с надеждой повернулись ккнязю, о котором уже слагали песни. Владимир подъехал ближе, с больювсматриваясь в их угрюмые лица. Они любили его, шли за ним в земское войско,что соединяло сотни враждующих племен в единую Русь, строили Великую ЗасечнуюПолосу, послали лучших своих сыновей на заставы богатырские…

Тавр шепнул:

– Не вздумай уговаривать! Все погубишь.

– Почему? – спросил Владимир быстро.