– Я боялся, крику будет больше.

– Сплюнь, – предостерег Борис. – Ты простозахватил их врасплох. А сейчас пойдут мутить народ. Но зачем ты так…

– Соврал как пес подзаборный?

– Ну, когда князь говорит неправду, это тоже брехня…

На лице великого князя мелькнула жестокая усмешка.

– Так уж и брехня? А где сказано, что он чистый иудей?А раз не сказано, то каждый волен трактовать, как ему с руки. Зато если он рус…или пращур русов, то это у многих вышибет оружие из рук. А горлопанам заткнетглотки.

Борис покачал головой. В глазах было осуждение.

– Ты чересчур политик. А как же с душой? Какой грех надушу!

– Разве? А я считаю, что эта малая ложь… даже лжишка,ежели поглядеть, спихнет целый горный хребет моих черных как ночь грехов.

Борис все еще качал головой в сомнении:

– Не знаю, не знаю… Если уж сразу начинается со лжи,что будет дальше?

Владимир кивком отпустил его, затем, что-то вспомнив,крикнул вдогонку:

– А крестить будем в день Боромира! Один знатокподсказал. В этот день вода в Днепре прогревается как нельзя лучше.

По Киеву и Киевщине понеслись на быстрых конях бирючи,созывая на великий пир к великому князю, коего сам базилевс признал таким жебазилевсом, как и сам. Особые посланники собирали князей окрестных земель, коиплатили дань Киеву. Князья являлись со своими воеводами, боярами, знатнымимужами, малой дружиной. Улицы Киева заполнились пришлым нарядным народом. Всена дорогих конях, седла и чепраки в золоте, даже конская сбруя блещет серебром,а сами всадники щеголяют оружием, в рукоятях блещут рубины и яхонты.

В Золотой палате были поставлены столы для светлых исветлейших князей и великого князя Владимира, ныне императора, в горницы ипокои княжьего терема пригласили на пир князей окрестных земель, на нижнемповерхе пировали лучшие из воевод войска киевского, столы стояли по всемудвору, где разместились бояре, воеводы соседних племен, знатные мужи, тиуны,тысячники.

Сотни столов были поставлены на площади перед теремом и наокрестных улицах, чтобы могла разместиться дружина и жители Горы: торговцы,купцы, владетельные люди. Еще столы тянулись с Горы по всему Подолу до самойдалекой Оболони, везде было вдоволь жареной и печеной дичи, битой птицы, настолы подавали огромных осетров, привезенных издалека, сомов, карасей всметане, а уж заморское вино подкатывали бочками. В народе говорили созначением, что ради этого дня не только великий князь опустошил все подвалы, нои велел то же сделать всем своим боярам и воеводам.

Тавр, проходя через Золотую палату, цепким взором окинулстены, окна. Поколебался, велел гридням:

– Оружие со стен убрать! Отнести в кладовую, заперетьна все засовы.

На вбитых в стену крюках густо висели мечи в дорогих ножнах,секиры, топоры, клевцы, сабли, шестоперы, булавы, а щитов десятка два, и двухпохожих не найти: широкие и длинные в рост ратника и малые с тарелку, круглые ияйцеподобные, плоские и выгнутые, с гербами и без, деревянные, с пластинкамибулата поверх кожи, и богато украшенные восточными умельцами…

Сувор ахнул:

– Как же это? Да как без него? Испокон веков… Святославпод ним пировал, Игорь принимал гостей, Олег собирал совет, Рюрик отдавалприказы, Гостомысл, Кий…

Тавр невесело улыбнулся:

– Хочешь, чтобы твой князь остался без головы? И я нехочу. Пьянка будет очень непростая.

Он ушел, оставив Сувора с раскрытым ртом. В палате веялогрозой. Наконец старый гридень вздохнул и принялся бережно снимать усыпанныедрагоценностями мечи. Старый пес зря не гавкнет, а Тавр умеет чуять беду.

Был восхитивший многих неимоверно пышный обряд венчания.Владимир, с детства придумавший себе правило: я могу продавать гнилой товар, носам не покупаю, с нетерпением дожидался конца церемонии.

Он шел рука об руку с Анной, девушки засыпали их лепесткамироз, патриарх с огромной свитой жгли благовония, ревели зычными голосами:

– Исполать тебе, деспот!

– Славься, деспот!

– Многие лета деспоту Руси!

– Дорогу деспоту!

И только кто-то прорычал зло:

– Был князь… стал деспотом!

И хотя в словах не было брани, но по тону было, что былчеловеком, а стал дерьмом, и Владимир повел бровью, вышколенные гридни бросилисьв толпу. Раздались крики, свист булата, смачный хруст рассекаемой плоти скостями вместе. Злой голос оборвался на полувсхлипе.

Владимир шел с недвижимым лицом. Что позволено простомумужику, то не позволено князю. И что позволено князю, не позволено императору.Деспот. Отныне он – деспот. В его руках вся мощь церковной власти и мощь всеговойска.

Надо будет забрать двуглавого орла у ромеев, когда ихимперия падет под русскими мечами!

– Что будем делати, братья? – спросил Несс тяжело.Его кустистые брови сдвинулись на переносице, глаза остро оглядели собравшихсяволхвов. – Князь предал русскую веру.

Докучай и Коновал, молодые и горячие, разом подались вперед.Докучай сказал торопливо, захлебываясь, словно выплевывал горящие угли изо рта:

– Мы не приемлем! Стоит кликнуть клич, весь русский людвстанет! Оружие есть в каждой хате. Мы убьем всех чужаков, а будет князь ихзащищать… что ж, найдется на Руси достойный князь и помимо Владимира!

Страшные слова были произнесены вслух. В воздухе веялогрозой еще больше. Несс покачал головой:

– Он привел большое войско. Князья окрестных земельтоже привели немалые дружины.

– Одних киян вдесятеро больше, – сказал Докучайупрямо.

Коновал как в гулкий бубен бухнул:

– Верховный! Ты ж знаешь, что, ежели кияне возьмутся заоружие, войску князя не выстоять! Даже с дружинами соседних земель. Да и не всев его войске так уж станут за чужую веру. За князя – да, но им предстоит нетолько повергать наших богов в огонь и ставить вместо них кресты, но и убиватьтех, кто своими телами будет их закрывать от поругания! А это матери и женыдружинников.

Волхвы одобрительно загудели. Несс сидел в глубокойзадумчивости. Легкий ветерок шевелил серебряные волосы.

– Но это реки крови… – прошелестел его слабый голос.

– Впервой ли? – бросил один из старыхволхвов. – То хазары, то печенеги, то ромеи…

– А это русы, – возразил Несс. – Самаястрашная война, когда брат на брата, сын на отца… Не ручьи – реки крови текут.Да, сумеем одолеть великого князя. Да, уничтожим в страшной войне огромноевойско, дружины князей, убьем его самого, истребим его семя… Но после такойвойны остаются выжженные поля, где только воронам раздолье… Русь утонет вкрови. Мы не успеем нарожать новых людей, а наши опустошенные земли без боявозьмет любой народ, кто захочет.