За ужином к ним с Эроном присоединился Юрий. Этим вечеромЮрий собирался еще раз побывать на Амелия-стрит, поговорить с Моной. Когда онсообщил об этом, щеки его залила краска. Майкл прекрасно понимал почему. Юрийбыл явно неравнодушен к Моне.

— Когда я смотрю на нее, то вспоминаю себя в столь жеюном возрасте, — запинаясь, пробормотал Юрий. — Она необыкновеннаядевушка. Обещала, что покажет мне, на что способен ее компьютер. И вообще, намнадо… поговорить.

Налицо все признаки влюбленности — смущение, стыдливыйрумянец, заикание. Удивительно, до чего велика сила маленькой Моны, подумалМайкл. И со всеми трудностями, связанными с положением наследницы, онасправится играючи — так же, как справляется с прочими проблемами.

Майкл ощутил в сердце легчайший укол ревности. Но все-такиЮрий ему нравился — в нем ощущались искренность, надежность и чистота.

— Ему можно доверять, — вполголоса заметил Эрон,когда Юрий ушел. — Он джентльмен, и он понимает, что такое честь идостоинство. Рядом с ним Мона в полной безопасности. Так что вам нечегоопасаться.

— Никто из нас не опасается за Мону, — так же тихоответил несколько пристыженный Майкл. С пронзительной отчетливостью он вдругвспомнил о наслаждении, которое испытал, сжимая Мону в объятиях. Вспомнил, скакой мучительной остротой он сознавал в этот момент собственную низость и недопустимостьтого, что происходит. Вспомнил, что тогда ему было на все наплевать.

На протяжении всей своей жизни Майкл очень редко совершалпоступки, которые считал низкими и недопустимыми. Еще реже ему было на этонаплевать.

Эрон поднялся в одну из спален наверху.

— Человеку в моем возрасте необходимо поспать послееды, — заметил он извиняющимся тоном.

Ему и в самом деле надо было прилечь. Вид у него былутомленный. К тому же Майкл уже передал ему содержание своих разговоров сДжулиеном и больше ничего не собирался рассказывать. Возможно, это было клучшему, потому что Эрон несомненно нуждался в отдыхе.

«Мы с тобой остались вдвоем, Джулиен», — пронеслось вголове у Майкла.

Ничто не нарушало тишину, окутавшую дом.

Гамильтон отправился оплатить счета. Беа вернется позже.Лишь одна сиделка дежурила у постели Роуан. Клиника испытывала нехваткумладшего медперсонала и прислать сейчас вторую никак не могла, даже за щедруюплату. Впрочем, весьма опытная помощница сиделки ожидала в комнате тети Вивиан,когда возникнет необходимость в ее услугах. Коротая время, она уже три четвертичаса болтала по телефону.

До Майкла доносились лишь плавные переливы ее голоса,который то понижался до шепота, то возвышался вновь.

Он стоял у окна в гостиной и смотрел на задний двор. Темнота.Холод. Воспоминания. Барабанный бой. Человек, который улыбается в темноте.Внезапно Майкл вновь почувствовал себя ребенком. Ребенком, который не знает,что значит быть сильным. Ребенком, который никогда не ощущал себя вбезопасности. Страх стучал в двери его детства. И защитить от этого страха егоне мог никто, даже мать.

Барабанный бой и факелы, горевшие в ночь накануне праздникаМарди-Гра, порождали в детской душе ужас. Когда мы состаримся, мы умрем. Насбольше не будет. Не будет. Майкл попробовал представить себя мертвым.Представить собственные кости, гниющие в земле. За прожитые годы подобноевидение посещало его нередко. Да, придет время, и от меня останется лишьгорсточка праха. В этом я уверен. Мало что в жизни внушает мне стольнепоколебимую уверенность. Я умру. Меня положат в гроб. А может, зароют прямо вземлю. Это не важно. Но я умру, в этом нет сомнений.

Ему послышалось, что помощница сиделки вскрикнула. Это быловесьма странно. Потом до него донесся торопливый топот шагов по лестнице.Хлопнула входная дверь. Все это казалось ему таким далеким. Пусть люди приходяти уходят. Ему нет до них дела. Если бы Роуан стало хуже, его бы непременнопозвали.

Тогда он, конечно же, опрометью бросился бы вверх полестнице. Впрочем, что толку? Он не в состоянии ей помочь. Все, что он может,это быть рядом, когда она испустит последний вздох. Держать ее холодеющую руку.Припасть головой к ее груди и ощущать, как она медленно остывает. Откуда емузнать, как надо вести себя в подобных случаях? Никто никогда ему об этом неговорил. Так или иначе, руки ее будут коченеть в его руках, становясь все болеехолодными и твердыми. Да, сегодня утром, взглянув на ее ногти, ее прелестныерозовые ногти, он заметил, что они посинели.

— Мы не стали покрывать ее ногти лаком, — сообщиласиделка. — Знаю, что вы на этом настаивали. Но делать это не стоит. Видители, мы должны следить, как изменяется цвет ее ногтей. Это можетсвидетельствовать о нехватке кислорода. У нее ногти очень красивой формы. Онавообще была красивой женщиной.

Вы это уже говорили, хотел он ответить. Но потом вспомнил,что слышал эти слова от другой сиделки. Все они не отличаются излишнейделикатностью.

Майкл смотрел, как ветер качает кроны деревьев в саду, и поспине у него пробегали мурашки. Даже смотреть на улицу было холодно. Ему вовсене хотелось стоять здесь в одиночестве, в пустой, холодной гостиной и смотретьв темноту. Ему хотелось быть рядом с Роуан, в теплой постели.

Майкл отошел от окна и неспешно пересек большую гостиную,пройдя под кипарисовой аркой — чудесным старинным украшением. Может, ему стоитподняться к Роуан и почитать ей вслух?

Почитать совсем тихо. Если ей не хочется слушать, она можетне обращать внимания на его чтение. А может, включить для нее радио? Иливиктролу Джулиена. Ведь сиделки, которая так невзлюбила виктролу, сейчас здесьнет.

И кстати, он вполне может выслать сиделок прочь из комнаты,не так ли? Мысль эта нравилась Майклу все больше. Возможно, в скором времениони вообще сумеют обходиться без сиделок.

Потом он увидел Роуан мертвой. Увидел ее холодной,посеревшей, недвижной и бездыханной. Он даже живо представил ее похороны. Хотяи не слишком отчетливо, без всяких подробностей. Просто видение, короткое, каквспышка молнии: гроб опускается в склеп. Так же как и гроб с телом Гиффорд.Только все это происходило здесь, на кладбище, что расположено в дальнем концеСадового квартала. Он сможет приходить сюда каждый день и опускать ладонь намраморную плиту, зная, что всего несколько дюймов отделяют холодный мрамор отее мягких белокурых волос.

Роуан… Роуан…

«Помни, сын мой…»

Майкл резко обернулся. Кто произнес эти слова? Длинныйпросторный холл был абсолютно пустым, гулким и холодным. В темной столовой тожене было никого. Майкл напряг слух, надеясь уловить потусторонние звуки, долетевшиеиз иной реальности. Но неведомый голос смолк.

— Я буду помнить, — вслух сказал Майкл.