Внизу черные кавалеристы ввязались в драку. Все, кто там собрался, силились изрубить, растерзать Хромого на куски.

– Ты, случайно, луком не богат? – обратился я к Вертуну. – А то бы в супец покрошили.

– Вот это настрой! – Бригадир Уайлдбранд подмигнула, когда я обернулся к ней.

Настрой? Ерунда, нет у меня никакого настроя. Это даже не моя война, если подумать. Да и бедро страсть как болит – того гляди, свалюсь с ног.

Хромой откусил копыто, выплюнул и заревел – наверное, смертный крик вселенной будет не так кошмарен. Во все стороны полетели тела и куски тел. Удержался только Пес Жабодав. Они с Хромым катались, рыча и визжа, а другие, кто остался жив, возвращались в эту куча-мала.

Оценив урон, Изгой повернулся ко мне:

– Для нас он слишком силен, да я и не особо рассчитывал его одолеть. Поучаствуете?

Я повернулся к Душечке:

– Помощи просит.

Она кивнула и снова перевела взгляд на поле битвы.

Я уже перестал ждать ответа, но Душечка вдруг сделала несколько сложных жестов. С плеча сорвался орел, захлопал крыльями, взмыл. Я понял, почему Изгой решил, что Хромой ему не по зубам. Какой-то монстр попытался повторить фокус с копытом, чтобы заткнуть фонтан заклинаний. Пес Жабодав сидел у Взятого на закорках, вцепившись всеми четырьмя лапами и не выпуская из зубов голову, которую ему удалось развернуть почти кругом. Но у других никак не получалось обездвижить Хромого, чьи глиняные конечности производили страшное опустошение.

Громадная тень все сгущалась, к нам спускался кит. Я уже чуял его.

Он сбросил щупальца и обхватил Хромого, не стараясь при этом уберечь посторонних. В его объятия угодил Пес Жабодав, пара других монстров и несколько человек, – эти были раздавлены, не успев даже пикнуть. Летучий кит запросто выдергивает из земли пятисотлетний королевский дуб.

Исполин разорвал свою добычу на мелкие кусочки и сбросил в котел.

Все-таки грубая сила иногда бывает достойна доброго слова.

Громыхнула крышка, лязгнули зажимы, под костром заревело пламя. Интересно, как теперь будет выкручиваться Хромой? Хотя он попадал и в более серьезные переделки.

Я взглянул на Изгоя:

– Так что насчет серебряного клина?

Вопрос не вызвал у него воодушевления.

– Ты не одолел Хромого, не одолеть тебе и нас.

Он сосчитал летучих китов, говорящие камни, ходячие деревья, кентавров и скатов и сказал:

– Это верно. Но разумно ли отдавать оружие, которое вам послужит для разрушения империи? У меня хорошие солдаты, а у воюющих всегда побольше шансов на победу, чем у невоюющих.

Я не нашелся с ответом и передал слова Изгоя Душечке. Все, кто нас видел, ждали, каким будет следующий ход, и оттого, что Хромой вышел из игры, напряжение нисколько не ослабло.

Душечка отдала мне флаг, чтобы жестикулировать обеими руками. Странное было ощущение – словно я возглавил движение, причастным к которому себя не считал. «Речь» Душечки была длинной.

– Мы никому не позволим воспользоваться клином. Бог-дерево приготовил место в бездне между вселенными, забрать оттуда клин способна лишь сила, превосходящая ту, которая заключена в нем.

Надо понимать так, что злодей, способный вернуть клин, просто не захочет с ним возиться, – штуковина недостаточно гадкая для него.

Изгой огляделся, пожал плечами и сказал:

– Меня это устраивает. Мы тоже намеревались изолировать его, но наш метод не столь надежен.

Тут полыхнуло, и его последние слова утонули в треске. Встрепенулся Боманц. Над нами Осенняя Паутинка сделала пару пьяных шагов и свалилась со стены.

– Не согласилась с решением, – пояснил старый колдун.

Изгой напряженно смотрел на Паучью Шелковинку, застывшую посреди рывка. Она медленно расслабила мышцы, опустила взгляд. А через минуту отправилась узнавать, как дела у ее сестрицы.

Я посмотрел на Боманца. Старик был очень доволен собой.

Кстати, о стариках. Куда подевался дедуган, который пришел с Изгоем?

Смылся. А я проглядел.

Ворон приходил в себя медленно. Его трясло, он плохо соображал. Память сохранила мелькнувший башмак и свирепый удар. В голове яростно полыхала боль. Разнылось бедро. Но конечностям было тепло. Так бывает, когда замерзаешь насмерть, вспомнил он.

На миг Ворон поддался панике. Задергался, пытаясь встать, и обнаружил, что руки и ноги подчиняются не слишком охотно. Он успел натерпеться страху, прежде чем заставил рассудок работать.

Ворон выкарабкался из сугроба, мало-помалу утвердился на ногах. Ощупал себя, соскреб с лица мерзлую кровь. Ох и здорово же ему вломил этот гад!

Но как ни крути, парни достойны уважения – весь мир против них, а они держатся стойко.

Преодолевая боль, он выполз из канавы. Огляделся, стоя на ватных ногах. Как же саднит старая рана! Кругом все изменилось. В небе – чудовище, вдали – ведьмины огни.

Это пришел Хромой. Началась битва. И в самой ее середке – Душечка.

А Ворона там нет.

Душечка решит, что он снова сбежал.

Ворон достиг места битвы как раз вовремя, чтобы увидеть падение Осенней Паутинки. Казалось, это происшествие всех успокоило. Хромой, должно быть, не представлял собой непосредственной угрозы.

Со стены спустилась толпа людей. Солдаты подвели коней к Изгою и бригадиру Уайлдбранд. В окружении взвода «Ночных хищников» начальство двинулось на север.

И как же это понимать? Верно, Душечка с Изгоем заключили сделку.

Ворон искал ее взглядом и не находил. У него все плыло перед глазами.

Близнецы о чем-то шептались, голова к голове, и бросали недобрые взгляды вслед уходящему отряду.

От ведьм так и веяло желанием отомстить, и Ворон решил держаться поближе к ним.

Когда по небу поплыли чудовища, Смедзу резко захотелось позаботиться о собственной шкуре. Не зная, где еще можно укрыться, он направился обратно к канаве. Парень, которому он саданул по лбу, лежал на прежнем месте, изредка вздрагивая. Смедз отошел в сторонку, притаился, решив посмотреть, что этот тип предпримет, когда очухается.

Через некоторое время тот пришел в себя, выбрался из канавы и побрел прочь. Вот и хорошо. Теперь есть где дождаться Рыбу. Смедз вошел в трубу с северного конца, дошагал до южного и сел ждать.

Очень не скоро показался Рыба, он остановился на мостике. Третьей синей сумки при нем не было. Хреново. Смедз свистнул – негромко, чтобы услышал только Рыба, – и осторожно помахал рукой.

– В чем дело? – спросил он, когда Старик подошел. – Где сумка?