В медицине врачу очень важно оставаться врачом – банальная мысль, требующая объяснения. Не раз приходилось наблюдать ситуацию, когда опытный, успешный доктор в какой-то момент жизни становился заложником своей специальности и своего метода. Это напоминает взгляд в детский калейдоскоп: поле зрения сужается, зато в конце узкого коридора видны разноцветные узоры успеха. Надстройка в виде узкой специальности главенствует, затмевая первоначальную задачу человека в белом халате – не навредить.

В итоге амбулаторный хирург начинает гоняться за липомами, которые не беспокоят больного, травматологи – оперировать даже то, что отлично лечится физиотерапией, кардиохирурги – видеть перед собой не больного, а лишь сужения в коронарных артериях. Другая сторона медали – терапевт, не отпускающий на операцию пациента, которому она давным-давно показана. Повышая дозировки препаратов до максимальных, он теряет драгоценное время.

Говорят, со временем следователи иногда перестают видеть перед собой человека, представляя вместо него премию за раскрытое уголовное дело. Прокурору становится важно посадить, а не разобраться. Ушлому автомеханику – заменить хорошие запчасти, лишь бы только получить деньги за работу. Врач, а врач тоже человек, со свойственными человеку слабостями и соблазнами. Поэтому больше всего в профессии я боюсь стать ремесленником, потерять способность сомневаться в своих решениях. Уверовать в абсолютную собственную правоту. История не раз доказывала, как только это произошло, будь ты врачом или представителем любой другой специальности, в этот момент ты перестал быть профессионалом.

Второй сон на дежурстве. Особое приглашение

В десять утра наконец зазвонил телефон.

Андрей Сергеевич давно ждал звонка, у пожилых людей сон уходит ещё затемно, а лежать наедине с самим собой надоедает. Тем более, когда к обычной старческой бессоннице присоединяется волнение. В начале шестого он с трудом поднялся с постели, долго шарил в темноте в поисках палочки и уронил ее несколько раз, прежде чем сумел наконец встать на ноги и сделать по комнате первые, тяжелые шаги.

– Ты всё-таки решил поехать? – Таня тоже давно не спала. Когда вы почти не выходите из квартиры, каждая поездка в город – настоящее событие.

Раньше Андрей Сергеевич был известным геологом, с экспедициями объездил весь Союз, ближнее и дальнее зарубежье. Много лет возглавлял крупный НИИ. Профессор, лауреат Государственной премии. Всё это в прошлом. Сейчас им с женой далеко за восемьдесят. Это значит почти девяносто, просто такую цифру страшно произносить вслух, кажется, только скажешь, и сразу потянет из-под двери кладбищенским сквозняком. Как после таких слов смотреть на собственную руку? Или в зеркало?

У профессора было много учеников, правда, все они давно вышли на пенсию. Лишь птенцы последнего вылета ещё в строю, изредка звонят поздравить с большими праздниками. С каждым годом, конечно, все реже. Но несколько дней назад Андрея Сергеевича внезапно пригласили в качестве почетного гостя на конференцию по случаю семидесятилетия Института. Сначала он категорически отказался – в последние годы ему стало трудно без посторонней помощи даже выходить из подъезда, но тут трубку взял Володя Филимоненко, самый последний его ученик, успевший защититься, когда Андрей Сергеевич уже передавал дела.

– Андрей Сергеевич, ну что вы в самом деле, ведь Институт – это вы, а вы – это Институт, – чеканил слова Володя. – Встретим вас на машине у подъезда, к подъезду и доставим. Все будут очень рады вас видеть. Тем более, это не просто так, – тут Филимоненко перешёл на торжественный шёпот, – директор номерным приказом выписывает вам «особое» приглашение!

– Володя, я не был в Институте двадцать лет, меня там никто не помнит, – сопротивлялся Андрей Сергеевич. – К тому же мне идёт девятый десяток, это всё очень тяжело.

– Ну что вы, Андрей Сергеевич, бросьте! Обещали быть и Смирнов, и Трейман, а они тоже далеко не юноши, – Володя громко засмеялся. – Всё будет в лучшем виде.

Андрею Сергеевичу было тяжело спорить с молодым, напористым Филимоненко, к тому же, что скрывать, оказалось неожиданно приятно, что про него наконец вспомнили и пригласили. «Соглашусь, чтобы он отстал, а накануне скажу, что приболел и не поеду», – решил Андрей Сергеевич.

– Вот видишь, учитель, я знал, что есть у тебя ещё порох в пороховницах, – ликовал Филимоненко.

Когда он позвонил в воскресенье, Андрей Сергеевич подтвердил поездку, решив, что откажется завтра утром. Вдруг, ему захотелось ещё несколько часов ощущать то давно забытое чувство последнего вечера перед командировкой, когда рубашки наглажены и аккуратно уложены в чемодан заботливой Таниной рукой, и ты входишь в ночь слегка возбуждённый предвкушением полёта, новых встреч в аэропорту, общения с коллегами, бурных обсуждений и аплодисментов после доклада.

Вечером Таня достала старый костюм, теперь он стал ему велик на два размера, но ещё неплохо сидел. Потом он ютился на старом табурете и под ноги падали не белые, а какие-то выцветшие, серые волосы. Странно, приходит время, когда волосы уже не могут дальше седеть, и тогда они сереют, – думал Андрей Сергеевич. Таня старалась стричь аккуратно, но глаза почти не видели, и она тратила слишком много сил. Руки начинали дрожать все сильнее, тогда она садилась рядом с ним и отдыхала.

– Может, всё-таки не поедешь, – спросила она. – Ведь ты десять лет никуда не выезжал. Там совсем другая жизнь, за это время многое изменилось. – И, немного помолчав, добавила: «Мы ведь даже не узнаём улиц по телевизору. Город стал совсем другим».

– Наверное, утром я всё-таки откажусь, – ответил Андрей Сергеевич.

И вот теперь он, одетый, уже два часа сидел в холле около телефона.

– Андрей Сергеевич, какой номер вашей квартиры? Через полчаса я подъеду и сразу же поднимусь, – кричал в трубку Филимоненко. – Одевайтесь потеплее, сегодня на улице минус двадцать, хоть до машины пару шагов, а всё равно можно простудиться.

– Хорошо, Володя, я жду, – сказал Андрей Сергеевич. – Квартира двадцать семь. – Будто тяжёлый камень упал с души.

– Я буду очень сильно волноваться за тебя, – сказала Таня. – В верхнем кармане пиджака лежит записка с номером нашего телефона, вдруг ты забудешь. И прошу тебя, ни в коем случае не пей!

Он грустно улыбнулся.

– Ты же знаешь, мы с тобой давно не можем себе позволить даже глоток вина.

Андрей Сергеевич поднялся и теперь стоял, облокотившись на резную деревянную трость – один из последних подарков сослуживцев, который полагалось использовать лишь по значительным поводам.

– А помнишь, как мы тогда перебрали портвейна, ночью на пляже, кажется это было в Гаграх? До утра не могли найти хибару, в которой снимали угол. И как укоризненно на нас смотрела хозяйка, а потом всё-таки сжалилась и налила нам по стакану