особенности нашего солдата. Немцы – это бездушная машина, которая отлично управляется своими офицерами. Выбыли офицеры из строя – и все эти манекены обратятся в толпу. У нас каждый рядовой знает, что делать в любой обстановке, и кажущаяся распущенность не так страшна в бою, где каждый воин будет на своем месте.

Последующая война это доказала – французы ее выиграли. Правда, Россия приложила к этому свою руку, потеряв четыре с половиной миллиона убитыми[71].

На этих же маневрах присутствовал наш начальник Генерального штаба Палицын.

В день окончания маневров мы подъехали к деревушке, где должен был происходить разбор в присутствии военного министра Пикара, начальника французского Генерального штаба Брена и самого «директора маневров» генерала Ланглуа.

– Представьте меня вашему начальнику Генерального штаба, – обратился ко мне Бонналь.

Палицын меня немного помнил по поездке в Вильно, куда он специально приезжал знакомиться с офицерами Генерального штаба в Виленском округе.

Увидев меня, Палицын был весьма удивлен.

– Какими судьбами вы здесь? – был его первый вопрос.

– После немецких императорских маневров я решил поинтересоваться маневрами французскими, ваше высокопревосходительство.

– Как, не будучи командированным, по собственной инициативе? Вот молодец! А с кем это вы там?

И Палицын, оставив французское начальство, сам пошел навстречу своему коллеге.

Они долго беседовали, жали друг другу руки, а затем Палицын, попрощавшись, повел меня представлять французским генералам.

Бонналь, относившийся с полным презрением к Брену и Пикару, не пошел и ждал моего возвращения. По окончании маневров я с ним вернулся в Париж. По дороге на берегу Луары в маленьком ресторанчике мы вместе завтракали, пили прекрасное «Анжу» – он ни за что не позволил мне платить – и распрощались друзьями на Place de l’Opéra[72].

Случайная встреча с моим начальником Генерального штаба чрезвычайно выгодно отразилась на моей карьере.

* * *

Осенью 1909 года совершенно неожиданно для начальника штаба Виленского округа была получена из Петербурга телеграмма:

«По приказанию начальника Генерального штаба командировать капитана фон Дрейера негласно на немецкие кавалерийские маневры под Альтенграбовом, с выдачей ему 350 рублей».

Мои шансы поднялись, начальство пожимало плечами, товарищи завидовали. К сожалению, как я говорил выше, на этой поездке я споткнулся, задачу до конца не выполнил. Шталмейстер кайзера, с которым я случайно ехал в одном купе из Берлина, увидел меня на шоссе возле императорских конюшен, почувствовал неладное и донес на меня, как на подозрительного иностранца. Это было на третий день маневров.

В четыре часа утра ко мне в гостиницу явился жандарм и без церемоний попросил сложить манатки и убираться, вывернув все в чемодане и проверив паспорт.

Считая свою поездку не выполненной до конца, вместе с рапортом обо всем увиденном, я вернул 175 рублей, незаслуженно полученные.

Мои частые служебные поездки за границу принесли мне в последующие годы громадную пользу.

Кроме официальных отчетов часто писал статьи в специальные военные журналы, «Военный сборник» и «Русский инвалид».

Бывая в частях пограничной стражи в Вержболово и Таурогене[73] для практических занятий тактикой с офицерами, я смог побывать в немецких приграничных военных собраниях – один раз в Шталлупёнене[74] у улан, второй раз в памятном Тильзите у черных гусар.

В обоих случаях меня приглашали к обеду, и хотя за столом все сидели строго по чинам, мне отводилось почетное место рядом с командиром полка. Одна из моих статей в «Русском инвалиде» об этих визитах, написанная в сатирическом тоне, попала в переводе в немецкую прессу и вызвала бурю негодования.

Свои впечатления о французских маневрах 1908 года я передал своему другу капитану Кросу, владевшему русским языком, он сделал перевод и поместил в «Revue mi-litaire des armees etrangeres»[75]. По 200 франков золотом пришлись на каждого из нас.

Путешествия по Европе

Моя любовь к загранице в молодые годы была чем-то вроде болезни. Я буквально не мог усидеть на месте и только и мечтал сорваться и куда-нибудь поехать. Об этом знали мои приятели и настойчиво просили прихватить их с собой, в случае если бы я вздумал взять заграничный отпуск.

Первый, кому я оказал такую честь, был капитан Генерального штаба Георгий Иванович Гончаренко, старший адъютант штаба 3-й кавалерийской дивизии в Ковно.

Добрейший Владимир Александрович Чагин, поворчав немного, отпустил меня на две недели перед Пасхой 1909 года. Я написал Гончаренко, мы быстро собрались и, что называется, навострили лыжи. Приятеля интересовал исключительно Париж.

– Париж так Париж. Едем в Париж.

В Берлине задержались на двое суток. На что-то поглазели, побывали в знаменитом Паноптикуме[76] в Пассаже. На утро третьего дня, взяв билеты 3-го класса, запасшись шахматами и надувными подушками, чтобы легче вынести 14-часовое путешествие на жестком сиденье, мы пустились в путь. На коротких остановках ели сосиски, пили пиво, а в вагоне играли в шахматы, чтобы убить время. В 10 часов вечера были уже в Бельгии.

В Брюсселе, где находились мои друзья и знакомые, я охотно остался бы на несколько дней, но должен был уступить своему приятелю, загипнотизированному словом «Париж».

И вот мы в Париже – чудесном городе конца Belle epoque[77]. Подъезжая к нему, мы уже напевали:

В Париже, в Париже, в Париже хорошо,И нам с тобой, Ванюха, побыть там не грешно.

Так пели «лапотники»[78] в «Вилла Роде» в Петербурге.

Остановились на бульваре де Страсбур, в дешевой гостинице, вдвоем в одном номере для экономии.

В те молодые годы личный комфорт не играл существенной роли, а 400–500 франков, что болтались у нас в карманах, предназначались для более интересных целей.

Заняв номер, мы наскоро помылись и помчались на Бульвары. Это было накануне Пасхи; она в тот год была ранняя, но на улицах уже цвели каштаны, погода стояла теплая, грело солнце.

В то славное далекое прошлое, когда автомобили только появились и не отравляли бензином ни людей, ни деревья, Большие бульвары, густо засаженные громадными каштанами, были поразительно красивы.

– Какая прелесть, – восхищался мой приятель. – Ты знаешь, я больше всего люблю толпу, улицу и театры.

Вкусы наши, как оказалось, были не совсем схожи, толпу, особенно праздничную, я никогда не любил, и мы вскоре стали развлекаться самостоятельно. Вместе только завтракали в дешевых бистро.

Один раз мне удалось его затащить в дорогой и тогда довольно модный ресторан «Шампо». Когда я заказал для нас лягушек a la poulette[79], Гончаренко пришел в ужас, но, чтобы не прослыть дикарем, все же их ел.

Повел я его в театр «Скала» на какое-то ревю, где выступал гремевший в Париже Полюс. Это ему так понравилось, что он в течение недели ежедневно ходил смотреть это ревю и выучил все песенки одетого солдатом Полюса. А потом в Ковно[80] с гордостью их напевал.

К женскому полу мой бедный Гончаренко относился с