Как и в случае с другими формами чрезмерного воспитания в XXI веке, наращивание учебных преимуществ ребенка не заканчивается после окончания школы. Если родители боролись в процессе поступления, они не сложат оружие и в колледже. Стэнфорд и другие вузы всех уровней по всей стране сталкиваются с родителями, которые делают за студента всю работу: выбирают перспективные, с их точки зрения, курсы, специализацию, редактируют работы, звонят преподавателям, чтобы оспорить оценки, приводят юристов, чтобы защитить чадо от обвинений в ненадлежащем поведении. Работая со студентами в период, когда родители начали втягиваться в учебную жизнь, я иногда ловила себя на мысли: «Кто здесь, собственно говоря, учится?»

После успешного поступления появляется следующий фронт работ — поступление в магистратуру и (или) выход на рынок труда. Если дети привыкли к помощи, в период трудоустройства они будут ее ожидать — или будут нуждаться в ней — больше, чем когда бы то ни было.

В 2014 году экономика наконец начала оправляться после мирового экономического кризиса, начавшегося в 2008/09 учебном году. Спад сильнее всего ударил именно по поколению миллениума — найти работу на полную ставку им было сложнее[97], поэтому процент безработных среди двадцати-двадцатичетырехлетних выпускников колледжей вырос наиболее значительно[98]. Затянувшийся на годы медленный старт на рынке труда оказался вреден не только в краткосрочной перспективе. Суммарные долгосрочные доходы людей, окончивших колледж в период рецессии, сократились на десять процентов — в масштабе всей жизни[99]. Кроме того, долги по студенческим займам на момент окончания вуза у них были больше, чем в любом предшествующем поколении, а работу им приходилось искать в эпоху, когда работодатели склонны были предлагать не оплачиваемые места, а бесплатные стажировки. Конкурировать приходилось с самым большим количеством обладателей диплома о высшем образовании за всю историю. Американцев в возрасте от 25 до 29 лет, имеющих степень бакалавра, за 20 лет, с 1975-го по 1995 год, стало больше всего на три процента (с 21,9 до 24,7), а с 1995-го по 2012 год их количество подскочило почти на 10 процентов (с 24,7 до 33,5)[100]. Поколение миллениума стало также первым в современной истории с более низким уровнем богатства и личных доходов, чем два непосредственно предшествующих им поколения (поколение Х и беби-бумеры) на той же стадии жизненного цикла[101]. Проще говоря, картина не самая радостная. Многие из нас читают подобные заголовки и думают: «Разве можно в таких условиях бросить ребенка на произвол судьбы?» Поэтому мы пытаемся обеспечить краткосрочную победу и держим их за руку, не задумываясь о долгосрочной перспективе: «Смогут ли они в будущем хоть что-то делать самостоятельно?»

Collegiate Employment Research Institute (CERI) при Мичиганском университете провел исследование американского рынка труда, сосредоточенное на том, как работодателю облегчить переход молодых сотрудников от учебы в вузе к работе. По мнению директора CERI Фила Гарднера, родители не участвовали всерьез в трудоустройстве детей вплоть до начала рецессии 2000-х, подпитываемой пузырем доткомов и терактами 11 сентября.

Но к середине 2000-х Гарднер начал встречать в СМИ много сенсационных репортажей об участии родителей в поиске работы для студентов и в самом рабочем процессе. Как ученому ему захотелось перейти от единичных случаев к данным, поэтому в 2006–2007 годах в ежегодный опрос работодателей CERI включил вопросы о масштабе участия родителей в найме и трудоустройстве, а также их наиболее частые шаги[102]. Всего ответили 725 работодателей. (Учтите, что опрос был проведен в период роста экономики, еще до мирового экономического кризиса и до появления привычки обмениваться сообщениями и перезваниваться — и то и другое, говорят, экспоненциально увеличило вовлеченность родителей в жизнь молодых людей.)

Двадцать три процента опрошенных сообщили, что в процессе найма старшекурсников видят родителей — от «иногда» до «очень часто». Небольшие компании почти не сталкивались с родителями, однако их участие отметила треть крупных компаний (более 3700 сотрудников). (Это различие может быть связано с тем, что большие организации чаще представлены на ярмарках вакансий и ведут рекрутинг в кампусах, а в этом активно участвуют и родители.)

С помощью опроса CERI Гарднер попытался измерить частоту и разнообразие вариантов такого участия. Опрос показал, что родители получают информацию о компании (40 процентов), подают резюме от имени студента (31 процент), настаивают на определенной должности или повышении зарплаты для сына или дочери (26 процентов), посещают ярмарки вакансий (17 процентов), жалуются, если компания отклоняет кандидатуру (15 процентов), договариваются о собеседовании (12 процентов), согласовывают зарплату и бонусы (9 процентов), отстаивают повышение по службе или повышение зарплаты (6 процентов) и приходят на собеседования (4 процента).

Матери чаще работают на переднем крае, собирая информацию о компании и договариваясь о собеседованиях и визитах, а отцы любят появляться во время переговоров и если возникает угроза дисциплинарных взысканий. Согласно отчету CERI, один работодатель дал следующий совет: «Пожалуйста, предупредите своего студента, что вы послали резюме в нашу компанию. Мы звонили кандидатам из нашего пула и обнаруживали, что они не имеют о нас представления и работа у нас их не интересует»[103]. «Некоторые родители действительно приносят пользу, — говорит Гарднер. — Они изучают варианты трудоустройства, мотивируют, дают эмоциональную, а иногда и временную финансовую поддержку, но при этом не делают все за детей. Десять-двадцать лет назад вы не встретили бы родителя, вовлеченного в переговоры по стартовому предложению и условиям трудоустройства. Но сейчас все изменилось»[104]. Работодатели сообщили Филу, что родители, участвовавшие в рекрутинге и найме, не уходят и продолжают действовать в «третьем акте» — делают за детей работу. «Мы беседовали с некоторыми из них и слышали: “Может быть, мы поступали неправильно: ребенку уже за 30, а он по-прежнему хочет, чтобы мы искали ему работу”».