Я сама не поняла, как умудрилась подняться с кровати.

Здесь не было опоры, не было твердой руки, на которую можно опереться и двигаться вперёд. Но зато здесь есть я. Я – опора!

Не могла сделать шаг. Поджимала пальчики, по миллиметру сдвигая стопу по деревянному полу. В кожу впивались занозы, но они только помогали, будили суку-боль, которая завывала истошным воплем, чтобы я не смела сдаваться.

Время тянулось, натягивая усталость упругой резинкой, готовой в любую секунду треснуть по мне. Смотрела на дверь, как на цель, ради которой можно перебороть всё на этом свете. Там – жизнь. Там воздух, там солнце, там любовь…

И когда ладони уже легли на рифлёную поверхность дверного полотна, грохот провернувшегося в скважине ключа оглушил так внезапно, что я покачнулась.

– Марина! – голос мамы взорвался в перепонках взрывом.

Воспоминания детства закружились, добавляя к голосу яркий образ мамы. Её темные упругие локоны, огромные карие глаза, родинку на скуле и смешливый взгляд. Мамочка…

– Марина? – прохрипела мама, и её нежные руки обхватили меня, удерживая от падения. – Девочка моя… Ты прости! Я не знала! Твой муж сказал, что отправил тебя на реабилитацию, что ты скоро прилетишь, что снова будешь смеяться…

Её слова были полны сожаления, боли, в глазах застыли слезы, по щекам растекались красные пятна. Она гладила ладонями мое лицо, словно пыталась поверить, что это я, что я жива, здесь, рядом…

Мама трясла меня, не отводила взгляда, ощупывала в попытке поверить, что это я. Она зарыдала и с отчаяньем прижала меня к себе. Моя мамочка… Рука сама взмыла в воздух, зарылась пальчиками в её пушистые волосы, дышала, заполняя легкие родным запахом.

И так жутко стало…

Где была моя мама, когда мне было так страшно? Когда я звала на помощь, когда слова путались, застывая пылающим угольком на кончике языка? Где была та, что пела песенки перед сном? Та, что дула на сбитые коленки? Та, которая желала мне счастья? Почему я оказалась так одинока?

– Марина, уходи! – вдруг коротко отчеканила мама и с усилием оторвала меня от себя. – Я подслушала обрывок разговора… Не знаю, что задумал твой муж, но тебе нужно идти!

От мягкости в голосе ничего не осталось. Моя хрупкая тоненькая мамочка с такой легкостью взгромоздила меня на плечи и повела по длинному темному коридору.

– Девочка моя, иди вдоль леса, пока есть силы. Не останавливайся, слышишь? Даже если больно и хочется спать, даже если стало жалко себя, даже если ты больше этого не хочешь! Марина, я умоляю, ползи…

– А ты?

Мама вздрогнула и замерла, словно и не ожидала услышать от меня слова. В её взгляде раскаленными каплями стали застыли ненависть, шок и удивление. Она дрожала и всё сильнее сжимала пальцы, боясь отпустить меня.

– Я не отдам ему твоего сына, – отчеканила мама. – Боже, как я могла? Как мы могли? Ты почему молчала, Марина? Марина!!!!

– Сына…?

И вот тут меня накрыло…

Боль? Неужели я думала, что до этого мне было больно? Неееет…

Это было легкое поглаживание по сравнению с тем, что творилось сейчас. Меня словно под каток забросили! Слышала, как рвутся ткани, как ломаются мои кости, как замирает сердце и чернеет от ненависти душа.

То, что до сих пор мелькало фоном. То, что я никак не могла ухватить, задержать, вспомнить, рухнуло на меня водопадом. В ушах замер крик моего ребенка, белоснежная операционная, холодный стол и слепящий свет лампы над головой.

Вокруг меня бегали врачи, слышала их вскрики, суету и панику… И одуряющая боль обиды, что не могу коснуться к крошечным пяточкам, к нежным волосикам, к теплой коже. Не могу приложить ребенка к груди….

А дальше тьма, из которой так сложно выбраться.

– Марина! Марина! – орала мама, легонько постукивая меня по щекам. – Дай слово! Марина, дай мне слово, что будешь идти! Иди, дочь… Я никому не дам в обиду…

– Стёпу, – выдохнула я имя, которое так и зудело на кончике языка всё это время.

– Я никому не дам в обиду нашего Степашу! – мама смахивала слезы, а потом присела и, сняв с себя обувь, надела на меня. Она всхлипывала, хваталась за грудь, с опаской озиралась по сторонам, а после расцеловала и легонько подтолкнула в сторону леса. – По краю. Медленно. Шаг за шагом… Я позвоню папе. Слышишь, он найдёт тебя. Ты только уходи!

И я пошла. Хваталась за сухие сучки, а в спину бил ветер, принося надрывный плач матери. Она ещё долго рыдала, давая ориентир.

У меня есть сын…

Рука инстинктивно ложилась на живот, пытаясь ощутить приятную тяжесть ноши. Казалось, я до сих пор чувствую толчки, ощущаю странный полёт бабочек и любовь к самому чистому созданию на Земле. Дыхание перехватывало от предвкушения и желания взять своего сына на руки, прикоснуться губами, вдохнуть его запах, ощутить биение сердца.

У меня есть сын?

У меня есть сын…

Тело стало невесомым. Ушли боль, ощущение шагов и шум с трассы. Шла от дерева к дереву, осторожно подволакивая ноги. Не оборачивалась, не боялась, просто двигалась, потому что это единственный шанс закончить весь этот ад…

Глава 20

Артём

– ААААААААА!!!!! – орал я раненым зверем, по второму кругу оббегая старый дачный домик, адрес которого был нацарапан на той долбаной бумажке.

Переворачивал мебель, бил посуду, срывал занавески в попытке заглушить отчаяние.

Боже!

Я ещё никогда не ощущал себя таким слабым и беспомощным.

В ушах до сих пор звучал шорох отъезжающего автомобиля. Помню его довольную морду, ведь уже тогда стало ясно, что это он наказывает меня так. За то, что не полюбила его Марина, не смогла, как бы он ни пытался заставить.

Глаза наливались кровью, запястья ныли от ощущения невидимых оков. Я снова находился у расстрельной стены. И опять эти глухие звуки выстрелов, разрывающие нервы.

Левин сука…

Он знал, что нет у меня права на ошибку. Знал, что всегда выберу Марину, что не стану рисковать ею ради минутного удовольствия мести!

У меня нет права… Я – никто. Человек из прошлого, чей след стёрли и хлоркой замыли. Оттого и играть вздумал, потому как Марина – его жена. Законная…

Но проблема в том, что я вернулся.

И мне нужна Марина, такая какая есть.

– Я уничтожу тебя, Левин. Клянусь!

– Артём, её нет! – отец Марины даже не пытался скрывать слёз. Метался по дому, вновь и вновь опускаясь в погреб, залезая на чердак и распахивая дверцы старого скрипучего шкафа. –