Мне даже стало его жаль. Мужчина не находил места, орал и добивал то, что пропустил я. Но когда зазвонил его телефон, товарищ прокурор замер.

– Да… Что? Где? – последний вопрос он выплюнул, выбегая из дома. Александр Николаевич махнул мне рукой, устремляясь в сторону машины. – Люда, мы скоро будем!

– Что случилось? – в какой-то момент я обогнал Голубева, первым падая за руль.

– На окраине дом. Левин купил его несколько лет назад и оформил на мою супругу. Я там никогда не был, его жалкие подачки мне не нужны, – отец выдохнул, указывая дорогу. – Оказывается, Людка уже второй месяц там живёт с внуком. А утром без предупреждения Левин заявился, вот она и подслушала какой-то разговор, а после нашла дочь в недостроенной части дома. Она отправила Марину вдоль леса…

– Одну? Марина идёт по лесу одна?

– Одна, – Голубев дрожал, как лист осиновый, внимательно вглядываясь по сторонам. – Артём, Люда одна с ребёнком на руках! Что ей ещё было делать? Может, вызовем полицию?

– Тогда ты обнаружишь, что Марины нет в доме. А вот твои жена и внук до сих пор там! Найдём сначала Мартышку!

– Мартышку… – прошептал Голубев, и из его глаз выкатились слёзы.

Мы в сопровождении колонны друзей вылетели из посёлка, тут же сбросив скорость, как только по обочине потянулась редкая лесопосадка. Голубев открыл окно и корпусом вывалился наружу, пытаясь увидеть хоть что-то похожее на человеческую фигуру.

– Нет, так не пойдёт, – затормозил на обочине и выбежал, перепрыгивая через овраг. Нет шанса на ошибку. А если не заметим? Нужно прочесывать каждый сантиметр. – По какой стороне дом? Марина не стала бы переходить дорогу!

Голубев указал направление, а я рванул в заросли и понёсся вдоль обочины. Под ногами хрустели ветки, слышались отдаленный шум трассы, шорох листвы и удары моего сердца.

Как же мне хотелось найти Марину в какой-нибудь захудалой больничке! Но вместо этого я иду по лесу, вспоминаю молитвы, которым учила бабушка, хватаюсь за последнюю надежду!

Два дня… Я не видел её два дня!

Что он с ней делал? Какие лекарства давал? Вставала ли она, сохранился ли прогресс, или я снова увижу замкнутую и морально уничтоженную девушку?

Зачем ему ребёнок?

Черт… У меня был миллион вопросов, но ни одного ответа.

Это как бег по кругу на выносливость. Ты не чувствуешь ног, несешься в стае, толком не понимая, зачем и для чего, но остановиться не можешь.

Снова и снова задаешься вопросами, пытаешься придумать на них ответ, но все разбивается о стену откровенно больного урода Левина.

Нет… Он не мужик, и даже не человек. Он – ублюдок, решивший, что имеет право играть чужими жизнями.

– Марина!!!!!!! – замер, а потом заорал так, что с деревьев взмыли птицы. А когда их глухие удары крыльев стихли, я услышал какой-то шорох.

– Артёёём… – тонкое, почти неслышное.

Рвался через заросли дикой ежевики, раздирал кожу, не чувствуя ровным счетом ничего. Заставлял себя дышать, только бы увидеть её живой!

А когда продрался через последнюю стену колючек, с плеч плита тяжести рухнула… Моя девочка стояла между деревьев и обессиленно покачивалась. Пальцы её кровоточили, она жадно вдыхала воздух, устало закатывала глаза и тоненько скулила.

– Мартышка, я здесь, – подхватил её на руки, прижал, вновь и вновь повторяя, что уже не отпущу. Никогда не отпущу! – Моя Мартышка…

– Стой! – вскрикнула она, когда я уже рванул в обратную сторону. – Артём, там мама и сын. Артёша, помоги…

От усталости Марина еле подбирала слова, вот только в пальцах её сила проснулась. Она сжимала мою шею, впивалась ногтями, тянула, делая больно, а после легко касалась губами, снимая боль одним движением.

– Помоги, милый. У нас со Стёпкой кроме тебя никого нет, – в её выдохе было столько мольбы и облегчения.

Моя Мариша была со мной, рядом, в безопасности. Чего я мог ещё желать?

Только того, чтобы из её глаз исчезли слёзы, а ветер вновь разнёс бы лёгкий смех, полный свободы и любви. Ещё несколько месяцев назад всё это казалось сказкой, пьяным бредом, в котором я пытался забыться. Но теперь всё иначе.

И оказалось, что большего и не нужно… Только рука в руке.

– Марина! – Голубев следом прорвался через заросли и рухнул на колени, целуя руки дочери. – Девочка моя, прости… Прости!

– Так, товарищ прокурор, – следил за взглядом Марины, она словно указывала направление, быстро промаргивая слёзы. – Вверяю дочь вам, но помните… Сверну шею и даже глазом не моргну, забыв, что вы – отец. Ясно?

– Забери… Забери… – шептала Марина, пока Голубев бегом мчался по лесу, унося её от меня.

Чёрт…

Она никогда меня не простит, если не смогу, если опоздаю. Не простит!

Левин сказал, что любовь – это свобода. Нет…

Любовь – самое слабое место, куда так легко ударить, зная, что человек жизнь отдаст, только бы спасти дорогого человека.

Левин никогда не любил, потому что его никогда не любили. Нет у него ни души, ни сердца, отсюда это эфемерное ощущение всесильности. И его беда в том, что он не знает, где его слабое место…

А я знаю.

– Артём, ты где? – прорычал в трубку Лихой. – Ты пошёл один в дом Левина?

– Паш, отправь Марину с отцом в больницу и предупреди маму, чтобы ни на шаг не отходила от них!

– А ты?

–А тебя я буду ждать на углу. Одного, ясно?

– Ясно…

Я бежал по кромке леса, представляя, как Марина шла тут совершенно одна. Нёсся как угорелый, забывая дышать. Перепрыгивал овраги, сухие поваленные деревья, а замедлился, лишь увидев конёк высокого особняка, огражденного каменным забором. В густых зарослях кустарника заметил приоткрытую калитку. Прошмыгнул и замер за мохнатой туей.

Территория участка была огромной. Вдали слышались лай собаки, громкие голоса охраны, рык двигателей, лязг цепей… Но внимание привлёк тонкий писк, похожий на мяуканье котёнка, и робкий шорох медленных шагов.

– Тише, мальчик мой, сейчас всё будет хорошо, – женский шепот, переполненный страхом, был тише шелеста. И через мгновение из-за зеленой изгороди выскочила мама Марины. Она толкала детскую коляску, постоянно озиралась, а увидев меня, замерла испуганным зайцем и вытянулась в струну.

– Я помогу, – протянул ей руку.

Наверное, семь лет назад мы все сделали неправильный выбор. Не было исключений. Я, Лихой, Марина, её родители…

Левин сломал нас по одному, как тонкие пересохшие прутики.

И теперь мы снова встали перед непростым решением. Но только варианта ошибиться у нас не было, ибо цена слишком высока.

Голубева вздрогнула, отшатнулась, а после закрыла глаза и