таких… первых духов… Да просто из-за угла мы вынырнули. Вернее, нет. Мы зашли в дом. Зашли в дом, скажем, с коллегой по работе. Естественно посмотрели, что к чему… Не то чтобы мародерка, ну, все равно же обращаешь внимание. Шкафчики посмотрел — так, ничего интересного нету. Начинаем выходить, и тут четыре духа. Вернее, идут четыре человека с пулеметами, но с опущенными пулеметами вниз. Просто так как бы проходят. Это 20 метров. Я думаю: наши, не наши, черт его разберешь. Будем работать. Повязок же нет.

Работаем, все. Из двух автоматов дали очередь — реально упал один. Остальные все разбежались и как дали по нам. Начали уходить. А там один вход и один выход, и решетки. Короче, кое-как мы ушли. Прятались. Наши там нас чуть не постреляли.

Первый бой. Длился где-то часов 6–7. Но зачистку мы произвели. Сказать я не могу, сколько мы там отработали, настреляли, потому что там видишь (показывает), там видишь — лежит, и мы не знали, сколько.

Глаза напарников во время боя

— Забавное — это глаза. Особенно, когда по тебе работает 120-ка, или «саушка»[86], или танчик. У всех глаза вот такие вот. Все друг на друга смотрят. Все, даже те, у кого-то не первая война, понимают, что кучковаться нельзя. Кучковаться нельзя, но все равно все вместе собрались возле заборчика и смотрим друг на друга. Смотрим, они прилетают. А они же тоже четко бьют, хоть нам и говорят, что они обезьянки, а они научились работать, и все четко, можно в ладоши похлопать.

Глаза… Не то чтобы страх… Какое-то такое чувство сжимания есть. Там мы около одного заборчика пересидели. Ну, прямо рядом по нам прошлись, но не задели. Забор… Ну, обычный, из чего они там делают, эти постройки. Вроде как бы за него спрячешься, так они насквозь простреливают. Если ты хочешь через него работать, сделать, например, отверстие, то его пробить невозможно, как обычно. Это первое, что запомнилось.

Страха у людей в глазах я не видел, все на азарте были. Все понимали, куда идут. И вообще, свой кайф получаешь.

Про напарников

— Нам же говорят, как надо одеваться, куда идем. В итоге на штурме я увидел пулеметчика, который выбегает в обычных шортах. Значит, с накачанным торсом, в тельняшке… и в этот раз без берета. В тельняшке, с пулеметом наперевес, просто бежит и орет. И видно, что его испугались, все просто разбегаются в разные стороны.

Коллега был. А он маленького роста… Какого? Ну, не знаю, метр с кепкой в прыжке. Гранатометчик был… Почему был — есть. Как бы в прошлом рассказываю. Попадал вообще всегда. И постоянно мы где-то в них попадаем, он говорит «щас» и начинает во всякие норы залезать. Ему без разницы, второй или третий этаж, он по стене залезал, внутрь заходил сзади, там их глушил. Все, заходим, короче. Тоже за него переживали, мол, долазаешься.

Были ребята, у которых вообще страха не было. Скажем так, нормальный человек все равно хоть чуть-чуть чего-то боится, а про этих скажут: ненормальные. Ну, грубо говоря, ненормальные, потому что страха нет. Он спокойный. Раз, даже без прикрытия, беруши вкладывает в уши — и пошел. Все. Сходит, туда 200 метров, туда 200 метров. Мы там переживаем: где он? Трясемся. Вот там сходил, там духи есть, там нету. Вот такие тоже люди есть. Все время поражало это. Мы интересовались: «Вот что, вообще не боишься?» А он в ответ: «Да, че?» Один сходил, посмотрел, вернулся. Вообще свободно ходил, никакого страха не было.

Про войну

— Когда там не был, ты ее вообще другой себе представляешь. Ну, ты ее представляешь: тут да-да-да-да, а по факту, когда уже в эти реалии попадаешь, грязь, пот, кровь… Скажем так, не всегда это понятно. Приказы, плохо со связью, никто ничего не знает, обычный бардак. Но в итоге все складывалось хорошо.

В общем, для себя я понял, что, в принципе, у каждого своя правда. Ну, я имею в виду сторону. У каждого своя: у них — своя, у нас — своя. Ну и в любом случае я понимаю, что я сюда приехал за деньги, но, в принципе, занимаюсь благородным делом. Боремся с мировым терроризмом.

Дроны на «Пентагоне» (Ливия-2019, Триполи)

— Про Липецк. Заходили мы самые первые — подразделения 6-го ШО. Я был в «семерке», но нас всех прикомандировали. Раздули отряд. Приехали туда. То есть не знали, куда летим. Только слухи ходили, что куда-то не сюда, а в другое место.

Прилетели мы сюда, на «Химки». Нас тут же перегрузили в другой самолет. Приодели, сухпайки выделили. Переодели в ливийский камуфляж, и мы полетели туда.

На подлете нам говорят:

— Ребят, сейчас будем приземляться, нас будут обстреливать, надо из самолета всем рассыпаться.

Ну, слава богу, все прошло хорошо.

Ждали автобусы часа 4 или 5, я не помню уже. Приехали, значит, эти местные союзники, ливийцы. Загрузили нас в автобусы, и мы поехали. Пустыня… Сколько ехали, не помню. Часов 15 мы примерно, что-то такое. Без оружия все. Нас постоянно прятали. Мы съезжали с этой пустыни, стояли. Верблюдов видели. Вот.

После этого приехали на базу, вооружились. Нам там более-менее обстановку рассказали. Просидели мы, если коротко, на базе месяц. На Джофре. Потренировались, получили вооружение, примерно уже поняли, что и как будем работать.

После этого нас начали вывозить на «Пилюлю». Там была контрольная точка. Приехали туда. Там нас поселили в здание. В течение суток нас уже раскидали. Погрузили… Подъезжали пикапы, спрашивали: «Кто хочет сегодня поработать?» Загружали, мы садились в багажник, и уже на позиции. Ну, в подразделении я был…

Значит, мы приехали, стояли в одной из деревень. Не буду название говорить. Это была больница или лаборатория какая-то. «Пумовская деревня». Это прямо, получается, перед «Пентагоном», это здание, которое тоже высокое. Мы там тоже встали. Все нас распределили. Там два этажа, там окна… Нас много было народу. Ну, взвод практически был. Нас же раздули, человек 60 и еще водителей там подраскидали. Все.

Мы где-то дня три или четыре там