— Двое детей, Маир, двое, — продолжал возмущаться Аякс, — ты беременна снова, а все никак не станешь терпимей. Не успокоишься. Ну, не могу я изменить мир. Понимаешь? Это не в моих силах.

— Ты мог бы хотя бы попытаться, — уже со слезами на глазах сказала, — твоя любовь это только слова.

— А ты меня любишь? — Прищурился он в ответ.

— Нет, ты же знаешь, — отвернулась от него.

— А, что это тогда вчера было? — напомнил мне мужчина, снова нажимая на больное место. Вот любит он так, найдет слабое место, и давит по нему, давит, пока не сдашься и не признаешь его правоту. — Во время оргазма? — напомнил мне. Будто я не знаю.

— Ничего, это все гормоны, — отмахнулась от него, откидываясь на грудь мужчины, что обнял меня со спины и теперь поглаживал едва ли заметный живот.

Аякс

— Не любишь, конечно, не любишь — усмехнулся я, смотря на зарождающееся красное море в ее глазах, когда Маира вывернулась из моих объятий, не довольная моими словами. Как же я любил это море, пусть и штурмующее, непримиримое, слишком вольное и широкое, и все же мое.

— Ты уничтожил мою жизнь, мой мир, ты деспот, вместе со своим императором. Только и можете, что хлопать в ладоши пока другие… даже не хочу говорить, что делают — мерзко это, как же это мерзко. Ненавижу все то, что олицетворяешь.

— И что же? Детей своих тоже ненавидишь? Они же на меня похожи, — уже начинаю злиться в ответ.

— Рабство, ненавижу, — рычит Маира, вполне натурально, как зверек.

— А ты не думала, что я не всесильный? Что мог — сделал. Ты можешь свободно перемешаться по планете, никто даже криво в твою сторону не посмотрит, и не только ты, к слову.

— Это все, потому что я твоя авели. И дай слово любому из ваших, они бы вы высказали все, что думают по этому поводу. Даже император сегодня, снова указал мне на это. Ненавижу, — сжимала руки в кулаки Маира.

Маленькая воительница, восхищался я ею.

— Да, но разве я виноват, Маир? Для тебя я сделал все, что мог.

— Это ничего не меняет, — насупилась она и отвернулась, снова…

Я ненавидел, когда она отворачивалась, так она отгораживалась от меня, выстраивала стену, которую я не мог ей позволить выстраивать, потому развернув ее к себе лицом, приподнял подбородок и решительно сказал.

— Маир, я уничтожил многое, признаю, но разве я уничтожил твое будущее? Посмотри на них, — показываю на стену, направляя ее голову в сторону и отпуская подбородок, там изображены сейчас голограммы дочерей, — я тебе его дал и дам еще больше, у нас впереди много времени.

Маира

— Но другой дочери ты меня лишил, — говорю тихо, смотря за тем, как меняется изображение на стене, показывая дочерей в движении, а у самой сердце сжимается от тоски. Как там Асми? Хорошо ли ей?

— Ты опять за свое Маир, сколько я должен тебе это повторить, чтобы до тебя дошло? Сколько? Ты упорно отрицаешь очевидное, ни разу не задумываясь о том, как будет тебе и ей, когда она начнет стареть, а ты так и останешься молодой, как Зельт, или как там его, превратится на твоих глазах в старика, а следом за ним и дочь, которую ты считаешь своей. Разве ты не понимаешь, что так они проживут счастливую жизнь, может, будут вспоминать тебя с улыбкой, а из памяти дочери ты за годы и вовсе сотрешься, останешься только отголоском чего-то хорошего, как и ее родная мама.

— Ты жесток, — уже всхлипывая, шепчу, а мужчина прижимает меня к своей груди, говоря.

— Это мир такой.

— Я никогда не полюблю чудовище, — пусть не думает, что я растаяла от его объятий и слов. Он отнял у меня слишком много, чтобы думать, что я легко ему достанусь, даже… Даже если это правда.

Аякс

— Может, если ты будешь это чаще повторять, то и сама в это поверишь, — Усмехнулся и сжал крепче в своих объятьях, а Маира тут же затихла и лишь громко всхлипнула.

Я стал покрывать поцелуями ее лицо, собирая слезы, и чувствуя солоноватый привкус на языке, в очередной раз понимал, что с ней все не так. Ведь я никогда не любил слабости, но почему-то сейчас именно она не вызвала отторжения, просто хотелось стереть слезы, снова увидеть решительность на лице, словить мимолетную улыбку. Да и Маира, и во время прошлой беременности, была такой же эмоциональной. Пора бы привыкнуть к скачкам настроения, а не злиться по поводу и без.

Приспустил платье с плеча, целуя нежную кожу. Маира вздрогнула от этой ласки и тут же отклонила голову, давая мне больше доступа. А я посмотрел на то, как она прикусывает губы, чтобы не застонать от такой ненавязчивой ласки, потому что тогда это будет, в ее понимании, предательством к себе, своей вере в идеальный мир, которого нет у нас на планете, и вряд ли когда-то будет, и понял, что желаю ее такую. Непокорную, сильную, пусть иногда и со своими слабостями, но даже они не раздражают — люблю ее, кто бы мог подумать?.. Но люблю.

Хотя, может быть, что-то и изменится, зря я так категоричен, Кейн уже первый советник императора, стал таки, и кто знает, возможно, однажды… однажды, он изменит мир и сделает его таким, как она хочет, а я… я и так сделал, что мог. Не могу пойти в открытую конфронтацию против императора, потому что я ему обязан, и тот долг, что он потребовал когда-то, на самом деле ничтожно мал по сравнению с тем, что он дал взамен… Семью и надежду.

А Маира, она ведь давно уже любит меня, еще тогда в пещере, наверное, поняла это, просто слишком упертая мне попалась женщина и ни за что не признает свою слабость, а именно чувство ко мне, ее хозяину и мастеру в прошлом, считает слабостью. Но рано или поздно придет время, оно уже почти пришло, вчера она таки впервые сказала о чувствах во время оргазма, пусть и отрицает сейчас сказанное

Верю, что примет меня рано или поздно таким, как я есть, хотя я уже изменился ради нее. Больше говорю, улыбаюсь, балую ее и дочек. И даже ничего не говорю на то, что младшая Мирэль не хочет быть воином, наоборот посещает балы, приемы, хочет блистать. Она уже рекламирует линию одежды, а что будет, когда подрастет? Боюсь подумать, что ей тоже придется перенести участь авели, не всегда положительную, слишком она хрупкая, в отличие от Ксеонии, что может за себя постоять. Но я ни разу упрекнул этим Маиру, ни разу не сказал, что младшая дочь растет слишком доброй и нежной, как цветок. Нет. Потому что я люблю ее, как и ее мать, любой. Хотя может и стоит заранее подумать о подходящей партии, что устроила бы всех женщин в нашей семье?

Слышу довольный стон Маиры, когда прокладываю дорогу невесомыми поцелуями к ее, уже возбужденному, соску, который превратился в тугую горошину, и улыбаюсь про себя. Чтобы Маира не говорила — она моя и всегда будет.

Конец 20-03-2018