со всей Европы, как будто желая поправить то, что в 1204 г. натворили их предшественники.

Турецкая осада продолжалась два месяца. Покончили с ней две огромные пушки, каждая длиной по 120 футов, которые доставили под стены великого города. Их сделали венгерские мастера по заказу греков, но казна была все еще небогата, поэтому пушки оказались у турок. Константин погиб, а султан Мехмед II Завоеватель въехал в город верхом, поднялся, верхом же, по ступеням алтаря Святой Софии, огромного купольного собора, почти тысячу лет бывшего центром Византийской империи.

А еще через семь лет османская армия добралась и до Мистры. У города не было возможности защищаться, и деспот Димитрий, последний из Палеологов[48], сдался без боя.

Падение Константинополя было для того времени тем же, что теракт 11 сентября — для нашего. Западу казалось, что настал конец света. Византийская империя, пусть даже иногда казавшаяся слабой и ни к чему не способной, все же всегда была последним заслоном для угрозы с Востока. Теперь же исламу ничего не мешало постучаться в ворота Вены, да и не только ее. Дело было не только в безопасности Европы; страдала и торговля. Константинополь был конечным пунктом Шелкового пути, огромной торгово-транспортной магистрали длиной 7000 километров, начинавшейся в столице Китая, Чанъань (на этом месте сейчас город Сиань).

Падение Константинополя в 1453 г. Картина датируется серединой XVII в.

© Chronicle/Alamy Stock Photo

Впрочем, слухи об упадке Европы были сильно преувеличены. Еще до конца века португальцы сумели построить корабль, на котором мореплаватели обогнули Африку и открыли Индийский океан для торговли и завоеваний. Тогда еще мало кто догадывался, что начиналось время господства Запада.

Часть II. Самый долгий сон (1453–1830)

Греция потеряла, Европа нашла

Под игом Османской империи греки, подобно мифическому Эндимиону, впали в долгий сон и очнулись уже только в начале эпохи Просвещения. Четыреста лет — немалый срок; например, именно столько лет назад корабль «Мэйфлауэр» отправился из Англии в Америку. Греки на севере и на некоторых островах провели в таком сне еще больше. Для тех, кто жил в Малой Азии, смело можно добавлять еще век. Что прошло мимо них? Немало хорошего, в том числе и Возрождение. Немало и плохого, скажем, Тридцатилетняя война (1618–1648), в страшной воронке которой навсегда исчезли целые народы.

Многие богатые и образованные греки бежали туда, куда еще не добралась османская армия — на Крит или Ионические острова (владения венецианцев). А то и вообще отправлялись в чужие края, чаще всего в Италию, и везли с собой много полезного. Виссарион, ученик философской школы Плифона, стал католическим кардиналом и подарил Венеции свою личную библиотеку. Греция потеряла, Европа нашла — античные тексты становились источником мудрости для европейцев, греческое влияние волной прокатилось по многим странам и подготовило почву для Возрождения.

Полис за границей

Философ Плифон, в 1438 г. прибыв на Ферраро-Флорентийский собор, узнал, что в Италии куда лучше знакомы с идеями полиса, чем в его родной Греции. Самоуправление зародилось во Флоренции в 1293 г., когда торговые, а не аристократические семейства сделались хозяевами города. К тому времени греческие беженцы из Константинополя уже хорошо знали дорогу в Италию и привезли с собой классические тексты о политической науке.

Флоренцию называли средневековыми Афинами, и правительственные должности в ней занимали по жребию. Правившая ей синьори́я (тоже выборная) была, подобно «совету пятисот» в Афинах V в. до н. э., высшим органом управления, ответственным за подготовку и принятие законов. Английское слово ballot[49] происходит от итальянского ballotte, что обозначало пронумерованные шары, с помощью которых выбирали кандидатов. Выборный принцип был в ходу и в других городах Италии, а также в королевстве Арагон (на территории современной Испании), где под названием la insucalacion он использовался для занятия должностей в системе гражданского управления.

Ни один из торговых городов Италии и близко не подошел к демократии афинского стиля, и все же они были демократичнее городов Греческой империи, уже почти забывших, что такое полис. Горячая приверженность греков православию, консерватизм и изолированность от остальной Европы мешали им самим вернуться к собственным идеям.

Греков победнее, для которых отъезд был невозможен — земледельцев, скотоводов, рыбаков, — просвещали и образовывали местные священники, сами зачастую еле умевшие читать и писать. Константинопольскому патриарху Геннадию II Схоларию не оставалось ничего другого, как сотрудничать с новыми правителями. Султан приказал ему встать во главе всех православных христиан империи, а не только греков. В своем первом пастырском послании патриарх призвал паству спасаться «покорностью и послушанием церкви и ее защитнику». «Покорность и послушание» означали в данном случае денежное содержание; под «защитником» подразумевался султан Османской империи. Турки не ставили другие религии вне закона; они облагали их приверженцев поборами.

Теперь, чтобы править империей, туркам нужен был надежный бюрократический аппарат, а лучше греков никто не мог бы с ним управиться. В последующие века фанариоты — образованные греки, проживавшие в константинопольском районе Фанар, где находилась резиденция патриарха, — стали самыми ценными подданными султана.

В сельской местности священники еще как-то ухитрялись сохранять греческую идентичность, но денег им всегда не хватало, а сами они знали немногим больше, чем те крестьяне, которым они читали проповеди. Православная церковь не знала потрясений, отчуждений и гонений, которыми были отмечены времена Реформации, но именно поэтому и не чувствовала необходимости в переменах. Священники учили прихожан разве что следить за ходом службы, но этим все и ограничивалось.

И все-таки поначалу жизнь под властью Османской империи была лучше, чем потом говорили греки. Местность почти во всей материковой Греции горная, и находиться там никогда не было спокойно. Простые люди искали утешения в религии, суевериях да воспоминаниях о блеске и славе Константинополя, сохранившихся в песнях и сказаниях: так когда-то их предки лелеяли память о Трое. Пока они исправно платили «налог на христиан» (он, кстати, был существенно ниже, чем налоги, которые раньше устанавливали византийские императоры), их никто не трогал и не мешал совершать богослужения.

Для некоторых такое положение оказалось своеобразным жизненным трамплином. Каждые четыре года турки, образно говоря, забрасывали сеть в европейских владениях Османской империи, отбирали лучших мальчиков и юношей, обращали их в ислам и делали верными слугами султана. Девширме («живой налог») играл важнейшую роль в пополнении административной и военной элиты империи. Покидая семью, молодые люди сразу же попадали в подчинение к султану. По служебной лестнице они могли подняться до головокружительных высот. Великих визирей греческого