– Как что? Я уже столько платьев перемерила, а от тебя ни слова!

– Прости, Элен, я что-то плохо себя чувствую.

– Что с тобой? – спросила она.

– Болит голова, – ответила я и схоронила лицо в ладонях.

В комнате снова раздался топот ее босых ног сначала мягко и глухо по ковру, а затем звонко с дребезжанием по деревянным половицам в кухне.

– “Обиделась, – решила я. – Так не может продолжаться – я должна рассказать ей все о нас с Антоном”.

Едва эта мысль пришла мне в голову, как я почувствовала, как сотни осколков больно впились в мой затылок. Звук быстрых шагов Элен приближался, и я твердо решила, не откладывая, рассказать ей все о прошлой ночи. Я подняла голову. Она стояла передо мной со своей сумочкой в одной руке и стаканом воды – в другой.

– Элен, – неуверенно начала я. – Я должна сказать тебе кое-что…

Слова давались мне с трудом. Они поднимались откуда-то из глубины моего набитого желудка и застревали в горле. Лицо мое при всем при этом, как я догадываюсь, выглядело страдальчески, поэтому Элен не дала мне даже договорить.

– Молчи, ничего не говори, просто расслабься.

Она дала мне стакан и, порывшись в своей сумке, достала оттуда упаковку таблеток.

– “Чего у нее там только нет,” – подумала я и спросила: – Что это?

– Таблетка от головной боли, – сказала она и протянула мне на ладошке маленький известковый комочек.

Я взяла таблетку и покрутила ею перед своим носом.

– Ты уверена, что это поможет?

– Конечно, уверена! – воскликнула Элен и как-то двусмысленно добавила: – Стала бы я проделывать с тобой то, в чем не уверена сама?!

– Откуда ты все это знаешь? – снова спросила я.

Она присела передо мной на колени и заглянула мне прямо в глаза.

– Верь мне, Кэт. Настоящая женщина должна хорошо разбираться в двух вещах – мужчинах и ядах. Я думаю, я неплохо освоила и то и другое.

– “Во дает!” – удивилась я и почувствовала, что за этими ее словами крылось нечто большее, о чем она, спроси я ее, ни за что бы не сказала.

Мне хватило одного глотка, чтобы запить таблетку. Остаток воды в стакане за меня допила Элен. Мы часто ели из одной тарелки, пили из стаканов друг друга, откусывали друг у друга яблоки и даже обменивались начатыми жвачками. Элен доверяла только мне, а я – ей. Так было всегда между нами с самого раннего детства, и именно поэтому скрывать от нее что-либо было даже еще более мучительным, чем моя головная боль, но момент для разговора был уже упущен.

– Платье это тебе очень идет, – сказал я ей.

– Спасибо, моя дорогая! – оживилась она.

С этими словами Элен соскочила с колен и пронеслась по комнате до бабушкиного дивана. Она вспорхнула на него, и тот недовольно проскрипел старыми пружинами.

Мне показалось, что я понимала, как Элен творила это волшебство вокруг себя. Правда была не в том, что она была красива, а в том, что она это знала и знала лучше, чем кто бы то ни было. Эта уверенность и была ее преимуществом в любовных делах. И даже если ей доводилось проигрывать, свидетелем чего я, признаться, не была ни разу, она, я уверена, проделывала это без сожаления и с той же легкостью, с которой сейчас прыгала по бабушкиному дивану. Видя, как она крутила па на унылом лежаке, а тот, пружиня, нехотя подбрасывал ее в воздух, я не смогла сдержать улыбку.

– Опомнись, Господь с тобой! Он итак на ладан дышит! – раздалось грозное бабушкино рычание.

С серьезным лицом и мухобойкой в руке она вошла в комнату. Увидя ее, Элен вскрикнула и сию же секунду приземлилась на пол. Я вытаращила на бабушку глаза.

– Ща как огрею! – прикрикнула она и замахнулась мухобойкой. – Иди на улицу прыгай!

Элен спрятала голову в плечи и на цыпочках выскользнула из комнаты, успев подать мне знак рукой из коридора. Я встала и пошла за ней. Бабушка на глубоком выдохе упала на диван и положила мухобойку возле себя.

– Вы в бане мыться будете?

– Я буду, а у Ленки спросить надо.

– Где она? – растерянно спросила бабушка и почему-то заглянула за диван.

– На улице, наверно, ты же сама ее выгнала.

– Не выгоняла я ее! Прям сказать ниче нельзя, – как-то виновато забубнила бабушка. – Сходи узнай у нее – баню я уже затопила.

– Сейчас, – крикнула я и выбежала из дома.

Прямо за дверью меня перехватила Элен.

– Кэт! Иди сюда, – прошипела она.

– Ты здесь что ли? Бабушка спрашивает, будешь ли ты…

– Да, буду, конечно буду. Слышь, я тут такой сундук нашла.

– Где? – с любопытством спросила я.

– Здесь, за дверью.

Мы закрыли входную дверь, и сделалось темно. Передо мной был какой-то таинственный сундук, а за моей спиной – крутая лестница.

– Я ничего не вижу, здесь должен включаться свет, – шепнула я.

– Так включи, – раздалось из темноты совсем близко.

– Я не могу нашарить выключатель.

– Кэт, давай сундук откроем, – предложила Элен.

– Зачем его открывать? Мы ведь все равно ничего не увидим.

– Хотя бы пощупаем, – заговорчески продолжала она.

Я согнулась и нашарила у самых своих колен острый, окованный холодным металлом угол.

– Замка на нем нет, просто тяни вверх, – сказала я.

Мы дернули крышку сундука, и та, подлетев, ударилась о стену.

– Ух, ты! – протянула Элен.

– Что? Что там?

– Потрогай.

Я села возле нее и запустила руки в сундук. Первое, с чем встретились мои пальцы, были небольшие продолговатые цилиндры размером примерно с детский пальчик, один за другим уложенные в ряд на шероховатой колкой ткани.

– Батарейки что ли? – спросила я Элен, когда неожиданно нащупала между складок ее руку.

– Сама ты батарейки, Кэт. Это пуговицы! – почти со священным трепетом в голосе произнесла она.

– Да не может быть! Таких пуговиц не бывает!

– Сейчас не бывает, а лет двадцать назад это было очень модно.

– Наверно это мамино платье или пиджак, – догадалась я.

– Может и бабушкино, и вообще больше на пальто походит.

Я запустила руки глубже в сундук, то же сделала и Элен. Под слоем грубой ворсистой ткани мы нащупали прохладную гладкую материю.

– Блуза из настоящего шелка! – в близком к обморочному состоянии прошептала Элен. – Я хочу ее увидеть! Помоги приподнять эту шинель, Кэт.

Подняв обеими руками спрессованную одежду я замерла, как если бы в руках у меня был поднос с горячим супом.