– Ладно тебе! – махнул на него толстяк, носивший имяПервуха. – Заэкал, вишь! Отвяжись от людей. Вы, чай, не запросто болотинуперешли? Святым вашим за избавление свечки поставить надобно, не иначе!

– Надобно! – Лиза наконец вернула ложку хозяину и чиннопоклонилась: – Спасибо, люди добрые, за привет, за ласку, за хлеб, за соль.Храни вас Бог! А что до болотины, в том-то и беда, что не перешли мы ее, а ужезатопли было и, когда б не вытянул нас оттуда прохожий человек, сгибли бы, лавупереходя. Сгибли бесследно!

– Дай ему Бог здоровья! – перекрестился Первуха. – И что зачеловек то был? Крестьянин? Какой он из себя? Смолокур? Лесоруб? Бортник?

– Да так, помело придорожное! – пренебрежительно отозвалсяЛеонтий. – Рожа у него разбойничья, глаза такие светлые, наглые. Кудрявый,молодой да злой. За спасение кольцо Лизонькино мы ему отдали.

Лиза неожиданно для себя возмутилась. «Разве он злой? И кольцобрал не для себя!» – хотела она возразить, но не успела.

– Вольной прозванье его, – продолжил Леонтий и смолк,увидав, как переменились лица мужиков.

– Во-ольно-ой? – протянул Первуха и аж зажмурился. – Господиты мой боже! Вольной объявился! – Он с трудом взял себя в руки. – Может, дастбог, и разминемся. Свистни-ка, Говоруха, сзывай народишко, полно тебе глазамилупати. Свистни, говорю!

Более всех перепугавшийся Говоруха торопливо спрятал ложку,сунул два пальца в рот и издал свист, столь заливистый и пронзительный, чтоЛиза вздрогнула, да и Леонтий едва на месте усидел. В эту минуту над бортомстружка поднялись две всклокоченных головы, одна из которых хрипло прокричала –звук далеко шел по тихой реке:

– Чо ты свищешь, Соловей-разбойник, Одихмантьев сын? Ужо ятебе свистелку-то позатыкаю!

– Молчи, дурак! – сурово покосился на него Первуха. – Живогони сюда дощаник! Да не зевай, как бы в твое зевало пуля не попала!

Корабельщик без спора кинулся к другому борту, и тотчасиз-за струга вырулил ведомый им небольшой дощаник.

Тем временем Говоруха по велению Первухи издал еще тристолько же разрывающих уши свиста: один короткий, а два длинных, грозных.Раскидали костер, затоптали уголья и кинулись к приставшему дощанику, осторожнонеся закопченный котел с ухою. Лиза и Леонтий растерянно созерцали эту суету,но Первуха, оборотясь, властно махнул им:

– Не мешкайте! От Вольного и нам, и вам лучше быть подалее.Как бы он в другой раз не только кольцо твое, девка, но и всю руку не оттяпал,не сказать похуже. Охальник, каких мало. Ходу, ходу отсюда!

Едва поднялись на борт струга, как из-за леса высыпала пятеркараскосмаченных мужиков, бегущих столь проворно, словно за ними валил из-закустов страшный медведище. Лиза охнула было, но Первуха замахал руками, и онапоняла, что не тати лесные появились на берегу, а сотоварищи Первухи, Вороны даГоворухи.

Без шума, без крика они бросились в воду, не дожидаясьдощаника, и устремились к стружку.

Чуть дождавшись, когда последний из артельщиков поднялся, аверевку от дощаника закрепили у края борта, Первуха, бывший, очевидно, над всеюкомандою капитаном и начальником, велел поднимать якорь. И струг споро двинулсяпо течению.

Суета на борту царила страшнейшая. Артельщики окружилиПервуху, стоящего у руля, и то кричали все разом, то принималисьперешептываться, опасливо косясь на Лизу и Леонтия, замерших в сторонке. Однакообрывки разговоров до них все же доносились; и очень скоро оба поняли, с кемсвела их судьба.

Артель сия под водительством Первухи являлась поставщикомтайного, запретного товара понизовской вольнице, да и лесным разбойникам,объявленным вне законов. Под видом небогатого купеческого судна подходили кзаранее условленным местам, где сгружали содержимое бочонков и тюков, но отнюдьне соль, табак или ткани, а оружие да ружейный припас.

Вот и нынче долженствовало исполнить привычную им работу. Однакона сей раз Первуха и сотоварищи, недовольные оскорбительно малою платою,полученной от покупателей в прошлый раз, вместо пороху в два бочонка насыпалипроса, надеясь таким образом показать, что тоже не лыком шиты. Осуществить сиюзадумку надо было непременно нынче же, покуда не воротился из отлучки один изватажников, по прозвищу Вольной, который считался ежели не головою, то уж точносердцем ватаги. Причем сердцем столь буйным, заносчивым, нравным, что в егоприсутствии пойти на обман было подобно самоубийству. Без него разбойничкивполне миролюбиво встретили бы шутку корабельщиков, зная, что у самих рыльце впушку. Но злая воля, которую источал Вольной, все могла повернуть по-иному.

Из рассказа сотоварищей Первуха выяснил, что Вольнойпоявился среди своих в самое неудачное время: товар едва доставили, и как разшел пересчет да поверка. Был Вольной неспокоен, светлые глаза его опаснопосверкивали, а с языка шли столь соленые словечки, что даже видавшие видыкорабельщики стушевались. Они надеялись, что успеют поднять якорь прежде,нежели дошлый Вольной во всем разберется и взорвется пошумливее и опаснеевсякого пороха.

Якорь подняли. Ветер дул слабый, но попутный; поставилинебольшой косой парус и заскользили к Василю.

Лиза устроилась у борта и пристально глядела на берег. Тудаже были устремлены взоры всех корабельщиков. Из-под низко нависавших веток наприбрежную кромку травы вдруг вылетел десяток верховых. Увидав, как помертвелилица спутников, Лиза поняла: это были разбойники из той самой шайки, с которойкорабельщики вели нечестный торг, а водительствовал ими не кто иной, как самВольной.

При виде его светло-кудрявой головы, линялой рубахи,обтянувшей крутые плечи, Лизу даже слегка затошнило от страха, хотя вряд ливсадникам удалось бы попасть на плывущее по середине реки судно. Корабельщики,после того как миновал первый испуг, приободрились и принялись кричатьватажникам что-то снисходительно-насмешливое; однако Лизина тревога неунималась и озноб все яростнее пробирал ее.

Она скорчилась у борта, силясь укрыться от ветра. Леонтийсел рядом, и, хотя он не сказал ни слова, в его глазах Лиза прочла неприкрытоебеспокойство. «Он обещался защищать меня, – вдруг мелькнула мысль. – Но сумеетли? Храбр ли? Силен ли он? – После страшного случая во мшаве доверия ее кЛеонтию поубавилось. – Жаль, что он не муж мне, – тогда бы он должен былзащищать меня! А так…»

Тотчас она пожала плечами, удивляясь своему страху! Да и отчего защищать-то, если кольца у нее больше нет, а Вольному все равно недостигнуть струга?

Она свернулась клубком и опустила голову, чтобы не видетьбольше всадников. Пыталась задремать, но сердце билось гулко и тревожно.