Как показывают эксперименты, люди тратят меньше электричества в быту, если с ними об этом говорить, больше жертвуют на благотворительность, зная, что кто-то сравнивает свое пожертвование с их суммой, и проявляют больше великодушия, прослушав проповедь{86}. В других экспериментах удалось заставить трехлетних детей не хитрить (им не велели открывать «запретную коробку» и оставляли в одиночестве) – малышей просто предупредили, что в комнате есть невидимая принцесса{87}. Стоит появиться наблюдателю, и люди меньше мусорят в университетском кафетерии{88}, охотнее убирают за собой на автобусных остановках{89} и дают больше денег партнеру по игре «Диктатор»{90}.

Однако, как показывают долгосрочные исследования, со временем эффект наблюдателя ослабевает. В ходе экспериментов в баптистских церквях в Нидерландах закрытые ящики для пожертвований были заменены корзинами, и каждый прихожанин мог видеть, кто сколько кладет и сколько денег уже находится внутри. Пожертвования увеличились на 10 %, число мелких монет уменьшилось. Но вот другой результат: с каждой следующей неделей эффект перехода к открытой корзине снижался и к 29‑й неделе исчез совсем{91}. Во многих городских агломерациях были внедрены системы охранного видеонаблюдения с целью предотвращения преступлений. Около половины этих проектов действительно снизили уровень преступности, но лишь на время. Во многих случаях, например в лондонском метро, их эффективность ослабевала или пропадала всего за год{92}.

Отчасти эффект аудитории объясняется напоминанием о возможности наказания. Если же наказания не происходит, он сходит на нет. На всех уровнях социальной организации человечества наказание используется для принуждения к следованию нормам и само, в свою очередь, является нормой. Судя по данным исследований, наказание отступников от норм воспринимается людьми с удовлетворением, возбуждая те же, связанные с вознаграждением, зоны головного мозга, которые активизирует получение денежного приза{93}. Невозможность наказания сама по себе воспринимается как нечто постыдное. Журналист Гленн Гринвальд назвал «отсутствие хотя бы одного ареста или осуждения кого бы то ни было из банковских шишек с Уолл-стрит за систематическое мошенничество, спровоцировавшее финансовый кризис 2008 года… одним из крупнейших и постыднейших провалов администрации Обамы»{94}. (Гринвальд писал эти строки в 2013 году. В 2014‑м один банковский руководитель был-таки приговорен к реальному 30-месячному тюремному заключению{95}.)

Наказание играет важную роль в возникновении и закреплении норм, и не только среди людей. Исследователи сформировали у крыс норму – не есть пятый кусочек корма, – наказывая их пугающим хлопком в ладоши и криком. Однако если экспериментатор выходил из комнаты, то крысы после четвертого кусочка поднимались на задние лапки, принюхивались и доедали корм. Следовательно, норма – не есть пятый кусок – была создана и поддерживалась исключительно страхом наказания, но не превратилась у крыс во внутренне обусловленный стереотип поведения{96}.

Наказание играет важную роль и в связи с такой нормой, как честность. Некоторые системы коммуникации относительно лучше приспособлены для введения в заблуждение. Специалисты по эволюции Майкл Лакман и Карл Бергстром математическими методами доказали, что самая манипулятивная система коммуникации – это человеческая речь, поскольку путем сочетаний слов можно создавать новые смыслы, и возможностей сказать неправду бесконечно много{97}. Вследствие этого человеческим сообществам необходимы строгие нормы честности и суровые наказания за отступление от них. Наказания за обман существуют и среди животных. Это доказал эксперимент с птицами, о котором рассказал в 1977 году журнал Behavior.

Зиверт Ровер, специалист по поведенческой экологии, изучил принуждение к норме честности среди воробьев Харриса, звонкоголосых певчих птичек, ведущих перелетный образ жизни в глубине Северо-Американского континента. Прочтя в разделе «Методика исследования» научной статьи, что автор «чрезвычайно обязан дамам из Школы красоты Crums», я просто не могла не познакомиться с этим ученым. Чтобы больше узнать о его фундаментальном труде с использованием знаний о колористике я встретилась с Ровером в его кабинете в Университете Вашингтона. Кабинет загромождали 12 картотечных шкафов с такими надписями: «Орнитология», «Фотографии линьки», «Данные» и «Люди».

Для начала несколько слов о воробьях Харриса. С виду это милейшие создания, но живут они в условиях сурового авторитаризма. Самые старшие самцы – доминантные, занимающие господствующее положение в иерархии. Чем больше и ярче черное пятно на горле, тем выше статус самца и тем раньше он получает доступ к пище, особенно скудной в зимние месяцы. Весной, когда корма достаточно, все самцы демонстрируют признак высокого статуса – большое пятно из черных перышек на горле. Но только до осени, когда воробьи линяют и мигрируют на юг. Тогда перья на горлах самцов меняются соответственно положению каждого в иерархии – большое пятно у доминантных самцов, обычно старших, поменьше – у подчиненных, которые по-прежнему составляют компанию доминантным, но пробавляются лишь крохами с их стола. Доминантные самцы имеют и первоочередной доступ к лучшей территории, например к лужицам талой воды возле навеса – так выглядит элитная недвижимость в представлении зимующих воробьев. Зато, поясняет Ровер, «подчиненным птицам не приходится драться, а значит, и проигрыш им не грозит».