В вестибюле кипела работа. Унесли почти все старомодныестулья с высокими спинками. Туда-сюда шныряли рассыльные с чемоданами, а подлестойки, на которой возвышалась массивная латунная касса, выстроилась очередь.Налепленные на кассу переводные картинки и карточки американского банкадействовали на нервы своей несовременностью.

Справа, возле высоких двустворчатых дверей, обе половинкикоторых были плотно закрыты и связаны веревкой, в старомодном камине пылалиберезовые поленья. На диване, придвинутом чуть ли не вплотную к очагу, сиделитри монахини. Обложившись со всех сторон поставленными одна на другую сумками,они болтали и улыбались, ожидая, когда очередь на выписку немного поредеет. Подвзглядом Венди они дружно разразились звонким девчоночьим смехом. Онапочувствовала, что и ее губы тронула улыбка: самой молодой из них было никак неменьше шестидесяти.

Приглушенный гул голосов на заднем плане, негромкое «динь!»серебряного колокольчика у кассы, когда один из дежурных клерков звонил в него,немного нетерпеливое «Дальше, пожалуйста!» – все это навевало яркие теплыевоспоминания об их с Джеком медовом месяце в нью-йоркском «Бикман-Тауэр».Впервые Венди позволила себе поверить, что, может быть, как раз в этом инуждалась их троица: провести вместе, вдали от мира целый сезон, что-то вродемедового месяца для всей семьи. Она любовно улыбнулась Дэнни, который честнотаращил глаза по сторонам на все подряд. Перед крыльцом остановился еще одинлимузин, серый, как жилет банкира.

– Последний день сезона, – говорил Уллман. – День закрытия.Каждый раз суматоха. Я, собственно, ожидал, что вы приедете часам к трем,мистер Торранс.

– Хотелось дать фольксвагену время на случай, если он решитзакатить истерику, – сказал Джек. – Но обошлось.

– Очень удачно, – сказал Уллман. – Я намерен попозжеустроить вам троим экскурсию по нашей территории и, конечно, Дик Холлораннхочет показать миссис Торранс кухню «Оверлука». Но, боюсь...

Чуть не налетев на него, подошел клерк.

– Извините, мистер Уллман...

– Ну? Что такое?

– Миссис Брент, – неловко сказал клерк. – Она отказываетсяплатить по счету – только карточкой «Америкэн экспресс». Я говорю, мы в концепрошлого сезона прекратили принимать «Америкэн экспресс», но она... – Онперевел взгляд на семейство Торранс, потом обратно на Уллмана. Тот пожалплечами.

– Я этим займусь.

– Спасибо, мистер Уллман. – Клерк направился через вестибюльобратно к стойке, где громко протестовала похожая на дредноут дама, закутаннаяв длинную шубу и нечто, напоминающее боа из черных перьев.

– Я езжу в «Оверлук» с пятьдесят пятого года, – говорила онаулыбающемуся, пожимающему плечами клерку, – и не перестала ездить даже послетого, как мой второй муж умер от удара на вашей противной площадке для роке...говорила же ему в тот день: солнце печет слишком сильно!.. но никогда...повторяю: _н_и_к_о_г_д_а_ я не расплачивалась ничем, кроме карточек «Америкэнэкспресс». Повторяю: ...

– Прошу прощения, – сказал мистер Уллман.

Под взглядами Торрансов он пересек вестибюль, почтительнодотронулся до локтя миссис Брент и, когда она обернулась, обрушив свою тирадуна него, развел руками и кивнул. Сочувственно выслушав, он еще раз кивнул ичто-то сказал в ответ. Миссис Брент с торжествующей улыбкой повернулась кнесчастному клерку за стойкой и громко объявила: «Слава Богу, в этом отеленашелся хоть один служащий, который еще не стал безнадежным мещанином!»

Она позволила едва достававшему до могучего, одетого в шубуплеча, Уллману взять себя за руку и увести прочь – вероятно, внутрь отеля, вконтору.

– Ух ты! – с улыбкой сказала Венди. – Этот пижон денежки незря получает!

– Но леди ему не нравится, – немедленно высказался Дэнни. –Он просто притворяется, что она ему нравится.

– Конечно, ты прав, док. Но лесть – такая штука, на которойвертится весь мир.

– А что такое лесть?

– Лесть, – сказала ему Венди, – это когда папа говорит, чтомои новые желтые брюки ему нравятся, а на самом деле это не так... или, когдаон говорит, что мне вовсе не нужно похудеть на пять фунтов.

– А. Это когда врут ради смеха?

– Почти что так.

Все это время Дэнни смотрел на нее внимательно-внимательно,а теперь сказал:

– Ма, ты хорошенькая. – И, когда родители, обменявшисьвзглядом, расхохотались, смущенно нахмурился.

– Мне Уллман не слишком-то льстил, – сказал Джек. – Ребята,давайте отойдем к окну. По-моему, я здорово бросаюсь в глаза, когда торчу тутпосреди вестибюля в своей варенке. Бог свидетель, мне и в голову не приходило,что в день закрытия тут будет столько народу. Похоже, я ошибся.

– Ты очень красивый, – сказала Венди, и тут они опятьрассмеялись. Венди зажала рот рукой. Дэнни все еще ничего не понимал, но небеда. Они любили друг друга. Он подумал, что отель напоминает маме какой-тодругой дом,

(домик Бик-мэна)

где она была счастлива. Дэнни хотелось, чтобы отель и емупонравился не меньше, чем маме, он вновь и вновь повторял себе: то, чтопоказывает Тони, сбывается не всегда. Он будет осторожен. Тремс не застанет еговрасплох. Но рассказывать об этом он не станет, пока совсем не подопрет. Ведьони счастливы, они смеются и не думают ни о чем плохом.

– Погляди, что за вид, – сказал Джек.

– О, это великолепно! Дэнни, смотри-ка!

Но Дэнни никакого особого великолепия не заметил. Он нелюбил высоту – от нее кружилась голова. От широкого парадного крыльца, котороешло вдоль всего фасада, к длинному прямоугольному бассейну спускалсяпревосходный подстриженный газон (с правой стороны было небольшое поле длягольфа). На другом краю бассейна на маленьком треножнике стояла табличка:«Закрыто». Он умел сам читать «Закрыто», а еще – «Стоп», «Выход», «Пицца» икое-что сверх этого.

От бассейна среди молодых сосенок, елей и осин виласьпосыпанная гравием дорожка. Там был маленький указатель, незнакомый Дэнни:«РОКЕ». Ниже была стрелка.

– Пап, что такое: Рэ-О-Кэ-Е?

– Игра, – отозвался папа. – Немножко похожая на крокет,только играют на засыпанной гравием площадке. Стороны у нее, как у большогобиллиардного стола, а травы нет. Это очень старинная игра, Дэнни. Тут у них иногдапроводятся турниры.

– А играют крокетным молотком?

– Вроде того, – согласился Джек. – Только ручка покороче даголовка двусторонняя. Одна сторона из твердой резины, а вторая – деревянная.