«Жаль, а я хотела поделиться с тобой этим ожерельем! Хочешь примерить?» Грейс показала на свое красивое ожерелье; у Тары заблестели глаза.

«Но, может быть, если ты поделишься какими-то из этих вещей со своей мамой и сестрой, я смогу поделиться с тобой ожерельем?» – предложила Грейс.

Тара вручила мне все, что держала в руках, страстно желая примерить ожерелье.

«О, смотри, теперь, когда ты поделилась своими вещами с мамой, ты можешь померить это ожерелье!» Грейс улыбнулась. «Эй, а теперь посмотри, как счастлива твоя мама оттого, что может посмотреть книжку, которую ты только что ей отдала. Мамочка, ты ведь счастлива, что заполучила эту книжку? Это ведь сделало тебя счастливой?»

Я закивала и улыбнулась.

«Смотри, Тара, когда мы делимся чем-то, мы делаем других людей счастливыми, а также побуждаем их делиться с нами».

Тара кивнула; она посмотрела на меня и улыбнулась. «Это правда, мама, делиться хорошо», – изрекла она совершенно серьезно; она все поняла.

И все ее внимание снова переключилось на ожерелье!

Вопрос вашему ребенку

Что ты чувствуешь, когда друг делится с тобой чем-то особенным?

В два года Лила постоянно исследовала свои границы, и ее сестра чаще всего становилась участником этих исследований.

Например, Лила выхватывала у Тары игрушку и пронзительно кричала: «Мое!»; она дергала сестру за волосы, могла ударить ее, пыталась усесться на нее верхом – и всякий раз с успехом добивалась реакции Тары: та начинала плакать, визжать, толкаться, но чаще всего апеллировала ко мне: «Мам, она меня достает!»

Обычно Лила с легкостью отдавала обратно игрушки или меняла свое поведение; я смотрела ей прямо в глаза и говорила: «Нет, Лила; извинись перед Тарой». Она улыбалась и тут же говорила: «Прости, Тава Диди», а потом заключала сестру в объятия.

Труднее было, однако, убедить Тару принять это извинение: как правило, в этот момент Тара еще была в слезах (потому что ей было действительно больно, когда Лила дергала ее за волосы, или она злилась на сестру за испорченную игрушку).

«Почему я должна ее прощать? – спрашивала она. – Она сломала мою игрушку». Или: «Она сделала мне больно».

Именно на полях этих детских сражений мы учились прощению.

«Ну, если мы не простим ее, Тара, то ты так и останешься обиженной и злой; она готова снова любить тебя, но если ты не простишь, ты не сможешь принять ее любовь».

«Я знаю, но она все время достает меня, а я ничего ей не сделала!» – справедливо заметила Тара.

«Она просто испытывает тебя, детка. Она любит тебя больше всех в мире и просто хочет твоего внимания, – объяснила я. – Смотри, как нежно она тебя обнимает».

В этот момент Лила буквально висела на Таре, повторяя, как заезженная пластинка: «Прости, Тава Диди! Прости, Тава Диди! Прости, Тава Диди!»

Тара не смогла сдержать смех; она тоже обняла сестру – отчасти затем, чтобы снять ее с себя. «Хорошо, хорошо, хорошо! – говорила она, гладя сестру по голове. – Она прямо как маленькая обезьянка», – сказала мне Тара как взрослая.

Удовлетворенная Лила радостно переключилась на другое занятие, а Тара снова перестала ее замечать – до следующего раза.

Однажды утром я прибиралась в нашей спальне, а Тара и Лила вместе во что-то играли; обычно игра заключалась в том, что четырехлетняя Тара говорила двухлетней Лиле, что делать, а Лила прилежно следовала ее указаниям, страшно довольная уже тем, что старшая сестра уделяет ей внимание.

Через несколько минут мне показалось, что они ведут себя как-то подозрительно тихо, и я выглянула из спальни, чтобы убедиться, что у них все в порядке. Мои маленькие дочери обе тихо сидели перед бронзовой статуэткой индийского бога-слона, Ганеши. Ладони Тары были сомкнуты, как для молитвы, глаза закрыты; Лила подглядывала из-под закрытых глаз, пытаясь подражать движениям сестры.

Внезапно Тара объявила: «А теперь поем!» И они обе стали громко распевать индийскую молитву: «Ом Джаи Джагадиш».

Когда они закончили петь, Тара провозгласила: «Благодарим за Дивали». (Дивали – индийский праздник огней, мы недавно его отмечали.)

Малышка Лила повторила: «Лаадарим са Дибали».

После чего они обе, склонившись, опустили ладони на землю, явно подражая мусульманской молитве – они недавно видели, как ее совершала подружка Тары. Они снова пропели «Ом Джаи Джагадиш», и Тара сказала: «Благодарим за Индию».

Лила повторила: «Лаадарим са Индию». И они снова склонили головки.

Я тихо наблюдала за ними, улыбаясь и ощущая благодарность за своих драгоценных малышек; они придумали свой собственный ритуал для выражения благодарности, подражая отчасти молитве Манорамы, христианки, своей маленькой подруге-мусульманке, и распевая молитву «Ом Джаи Джагадиш», которую мы с ними выучили для Дивали.

Вопрос вашему ребенку

За что ты чувствуешь благодарность?

Притча о добром самаритянине из Библии – замечательная история о доброте, милосердии и сострадании.

Как-то раз один человек шел по дороге, и на него напали разбойники; они забрали все, что у него было, и так сильно его избили, что он не мог подняться.

Он так и лежал на земле, когда мимо прошел священник, которому полагается помогать людям, но он опаздывал на собрание и притворился, что не видит этого человека, перешел на другую сторону дороги и прибавил шагу, а раненый человек продолжал страдать.

Через несколько минут пострадавший услышал чьи-то шаги, к нему кто-то приближался. Увидев одеяние священнослужителя, он почувствовал облегчение и протянул к прохожему руки, прося о помощи, но тот отшатнулся от окровавленной жертвы и заспешил прочь.

Раненый человек заплакал, думая, что обречен на смерть, и вот, когда он потерял последнюю надежду, он почувствовал, как кто-то заботливо вытер кровь с его лица и протянул ему воды. Человек поднял глаза и увидел улыбающегося незнакомца; этот незнакомец помог ему подняться и дойти до ближайшего постоялого двора. Там он помог бедняге помыться, накормил его и уложил в постель. Незнакомец дал денег владельцу постоялого двора и попросил его позаботиться о раненом, добавив, что если понадобятся еще деньги, он готов их дать – главное, чтобы раненый пошел на поправку.

После этого он ушел; он позаботился о раненом человеке, не ожидая взамен благодарности или похвалы – это был просто акт сострадания, шедшего из глубины души.

Как-то раз, когда у Тары случилась вспышка гнева, она кричала на меня: «Ты не можешь указывать мне, что делать! Я сама себе хозяйка! Закрой свой рот!»