мебельном на углу куплены. Сидишь и потихонечку начинаешь чувствовать себя человеком. Но демонстрировать фронду было некому: хозяйка исчезла быстро.

Пришла Лиза, поставила какую-то снедь на стол, улыбнулась подбадривающе. А вот раньше рассказать, что мама тут самая главная и взглядом способна замораживать кубометр воды в секунду, нельзя было? Хотя что это меняет?

Поскучал минут пять, не больше. Надоело, встал, начал рассматривать картины на стенах. Я сам не специалист, конечно, меня все эти «измы» трогают мало. Ну картина, и что?

– Интересуетесь?

Мужской голос за спиной. Вполне доброжелательный. Отыгрывает доброго полицейского? Или на самом деле нормальный? С виду ничего страшного. Простое лицо, прическа аккуратная, волосок к волоску. Виски седеть начали. Нос совершенно не аристократический, рабоче-крестьянский, картошкой. А вот взгляд пристальный, не совсем гармонирует с открытой улыбкой. Ну, простые ребята в ЦКБ карьеру не делают. Так что радушие может быть напускным.

– Не очень, – признался я Николаю Евгеньевичу. Имя я знал. А других мужиков вроде не намечалось. – Вот это на Кустодиева похоже, – показал на толстомордую купчиху возле самовара. – А он это или нет, не знаю.

– Копия, – признался Лизин папа. – Очень хорошая, но все равно не оригинал. Поэтому и подписи художника нет. Здесь, – он показал на стены, – все копии. Саврасов, Айвазовский, Кустодиев, Анненков. Но у меня в кабинете, – заговорщическим тоном признался он, – есть эскиз Фалька. Оригинал.

Фамилию я слышал, но кто, чего и зачем – ни в зуб ногой. Я изобразил, как мог, восхищение коллекционерским успехом хозяина. Собиратели, они… немного не от мира сего, когда дело касается предмета их страсти. Им кажется, что любой встречный способен оценить прелесть какой-то марки, картины или монетки. То, что для подавляющего большинства населения клочок бумаги с плохой картинкой, раскрашенный вручную кусок холстины или негодная монетка никакой ценности не имеют, они понять не могут. Еще и деньги за это платят несусветные.

Пришли мама с дочкой, начался обед. Куда дели младшую, я не спрашивал. Как-то не догадался. Может, опять на секции. Или на кружке. Или еще где-нибудь. Меня сразу взяли в оборот с двух сторон, допрос вели со всем тщанием. И ведь не сошлешься на пятьдесят первую статью Конституции. Да и нет, наверное, такого в местном основном законе, что можно не свидетельствовать против себя и близких. Пришлось рассказывать. Или придумывать. До успеваемости в третьем классе не дошли, но это просто по чистой случайности.

Впрочем, метать в себя салаты и холодные закуски из дефицитных продуктов я не забывал. И мясо оценил. Поинтересовался, кто готовил, отдал должное кулинарным талантам хозяйки. Это Анна Игнатьевна, все она, золотые руки. Если что, то я только процитировал ее мужа. Ну, ему лучше знать. На вино я особо не налегал, бокал красного тянул по глоточку. Впрочем, остальные тоже цедили понемногу, не спеша.

Перед десертом я удостоился приглашения посмотреть на тот самый эскиз. А мне что, пойду, гляну. Кабинет у папы интересный, конечно. Книги в солидных переплетах, на столе – пресс-папье в виде довольно натуралистично изготовленного сердца. Тот самый предмет искусства я даже и не вспомню, пейзаж какой-то. А вот фотографии на стенах впечатлили. На главном месте висела композиция «Мы с дружбаном пьем чай и травим анекдоты». По крайней мере академик Чазов гоготал с чашкой в руках вполне искренне.

– Это у Евгения Ивановича на даче, – объяснил Шишкин-старший, заметив мой взгляд.

Ну, и провел микроэкскурсию по остальным персоналиям. Амосов, Петровский, Бураковский, даже Бакулев и тот отметился. И со всеми рядом стоял, сидел и разве только не лежал хозяин кабинета. Фото на отдыхе и на рабочем месте, в группе и мелкими компаниями. Короче, я проникся. Фигура этот товарищ Шишкин, и совсем не мелкая. Что вверх не полез, так это только ум его показывает. Там, наверху, не очень уютно бывает. Приходится иной раз тыл свой подставлять, и не всегда по собственной вине. А уж с каким количеством сволочей в десны целоваться надо, трудно представить даже. А так – квартиру в хорошем месте дали, работа в престижной больнице. Пациенты, конечно, сложные, но и к такому привыкнуть можно.

Посидели, послушал пару баек про старых докторов, тех самых зубров типа Бакулева, поулыбался вежливо. Ну и пошли назад в столовую, к десерту.

Вроде все шло хорошо, я ни одного промаха со своей стороны заметить не мог. Даже мама начала разговаривать чуть теплее. Не как с тараканом, а как с бродячим котом, наверное. Скорее всего, сочли неопасным. Типа, ладно, студент, живи, обхаживай нашу дочь, но на большее не рассчитывай.

С чего разговор соскользнул на тему Джуны, я уже и не помню. Кто-то что-то сказал – и вот уже радикально изменившаяся Анна Игнатьевна с придыханием рассказывает, какая эта Джуна молодец и какие у нее уникальные силы, которыми она излечивает почти все, чем люди могут только болеть. И это во врачебной семье!

Наверное, я совершенно неприлично расслабился, потому что в здравом уме промолчал бы, стараясь не заржать в голос. Люди хотят верить во всякую ерунду, так зачем им мешать? Свои мозги всем не вставишь. Поэтому только временным помрачением рассудка можно объяснить, что после рассказа о научной комиссии, которой сама Джуна милостиво продемонстрировала превращение пресной воды в соленую, я брякнул:

– Надо было не ученых приглашать, а фокусников. Они бы быстро объяснили такой феномен.

Папаша с Лизой вылупились на меня в удивлении, мамаша насупилась.

– Вы ничего не понимаете, Андрей, – заметила Анна Игоревна. – Джуна лечит, – она понизила голос, наверное, для того, чтобы я понял, какую важную информацию мне сейчас доверят, – даже членов Политбюро!

– Значит, дела в стране совсем плохи, если возле власть имущих появляются такие фигуры.

Я еще не договорил последнее слово своего совершенно невинного с точки зрения участников светской болтовни двадцать первого века замечания, как до меня дошло, что сделал я это напрасно.

Ответ последовал незамедлительно:

– Очень жаль, что вам придется уйти. Но у Николая Евгеньевича совершенно нет времени, он работает над статьей, – морозоемкость взгляда и слов Анны Игнатьевны достигли рекордных пяти кубов в секунду.

Глава 8

В воскресенье я отлеживался и занимался домашними делами. Отмыл окончательно квартиру, прошел квест – постой в трех очередях, чтобы купить колбасу и сыр. Ну и остальные продукты. Олимпиада закончилась, в столице начал ощущаться привычный дефицит всего. Не такой, конечно, как в регионах, с длинными очередями, но в магазинах клювом щелкать не приходится. Выкинули что-то – быстрый рывок. А еще