коробками. Посылал его в дальние края к друзьям и к прочим важным государственным людям сам первый секретарь обкома! Ничего особенного для Карагулькина в этом поручении не было, не впервой такие вопросы решать, если бы… Слишком щекотливыми и нервными становились поездки и визиты. Из кожи выскакивать надо было, в ноги стелиться, попросту говоря, задницы лизать. Отвык он от этого. Ладно бы, ради себя! Гасить ему поручено было огонь разбушевавшегося костра, запалённого в столице и стремительно приближающегося к берегам Каспия. Назначенный председателем Комитета государственной безопасности Юрий Андропов умело завладел браздами правления в таинственном и пугающем учреждении, разобрался в тонких хитросплетениях взаимоотношений партии и силовых структур и, не цацкаясь со Щёлоковым, обрушился на издававшие дурные запахи нравственного разложения сотрудников Министерства внутренних дел. Не остались без его живого внимания и другие гниющие кумовством, хищничеством и мздоимством системы торговли и рыбного хозяйства. Операция «Океан» была лишь одним из дел, по которому к уголовной ответственности арестовывались и предавались судам десятки чиновников высшего эшелона, не считая сотни мелкой и средней руки авантюристов. Вместе с ними летели головы партийных лидеров на местах, опекавших жульё, и погоны милицейских чиновников, крышевавших шайки воров и бандитов. Как поговаривали, посмеиваясь, воры в законе, отсиживаясь на зоне, Андропов устроил большой шмон среди своих.

Угнетало Карагулькина и пугало то, что предпринимаемые им меры никакого результата не давали. Старые его связи были порушены: мудрые, обросшие корнями «отцы», блистая орденами и звёздами на погонах, были отправлены на «заслуженный» отдых. Андропов набрал молодых бойцов. А новые рвались в бой… За своими наградами… Им грязные посулы были чужды.

— Ты что, Михаил Александрович? — обеспокоенно дёргал за рукав замкнувшегося приятеля Вольдушев. — Что замолчал-то?

— Если Андропов за это взялся, тут пешками игра не завершится, — мрачно уселся напротив друга Карагулькин, перестав вышагивать. — Тут жертвы потребуются покруче.

— Думаешь, под генерала копают?

— Генерал тоже мелочь, — сплюнул секретарь, забывшись, где находится.

— Кто же им нужен? — замер в недоумении Вольдушев.

— А ты помаракуй бестолковкой. Раскинь мозги проницательные. Ты же у нас, как Мюллер у фашистов.

— Шутки у тебя! Совсем крыша поехала?

— А ты думай! — заорал на приятеля Карагулькин. — Я что вам всем? Мессинг или гадалка Земфира?

— Под Борону копают?.. — выдавил неуверенно Вольдушев.

— Скорее всего. И он, я полагаю, начал догадываться. Двадцать лет областью правит, наворочал навозную кучу!

Последние слова укололи Вольдушева.

— Ты поэтому в столицу гонял? — после длительного молчания пришёл в себя Вольдушев.

— Так я тебе и сказал, — криво усмехнулся Карагулькин. — Я, Лёвушка, официально будет тебе сказано, свои дела решал. Слышал о проблеме сохранения биоресурсов на Каспии? Нет задачи главнее этой.

— Хватит дурить. Не на колхозном собрании.

— А что спрашиваешь? Задружился ты с генералом, Лёвушка, на свою голову. Забылся? Пренебрёг советом мудрых. А они, помнишь, о чём долбили? Не приближай к сердцу никого, тяжким будет разочарование. Ну да ладно. Дам я тебе совет бесплатный, так и быть.

Вольдушев без энтузиазма взирал на приятеля.

— Ты генерала спасать собираешься? Смотри, все твои потуги тяжким бременем обернутся. Вытащить его можно, если другого утопить.

— Что?

— Другого, говорю, но чтобы рангом не ниже. А так как генерал у нас один, значит, топить следует тех, кто к нему ближе, но уже нескольких… Для равновесия. Не понял?

— Да, но…

— Если Андропову подбросить мелочь, он не только не клюнет, но враз почует гниль. С председателем этой конторы шутки плохи, промахи исключены, наивные подставы он раскусит тотчас. Тогда кончится ещё хуже. Посмотреть надо, обмозговать, кого из максиновских хряков на закланье отдавать. Откормил он их. Любого его заместителя можно. Не ошибёшься. Зажрались. Да что я их живописую? На твоих глазах росли.

— Что ты говоришь, Михаил? Что мелешь? Язык без костей! — замахал руками Вольдушев.

— Да ладно уж, — снизошёл Карагулькин, — мы же вдвоём. По-свойски. Ты не читал писем от народа? У Каряжина накопились в партийной комиссии… Пачками складывает. Взятки в милиции берут, рыбаков обирают. Икру, краснуху к каждому дню рождения начальству везут. А когда генерал в Москву едет, в вагоны грузят!

— Ну, ты загнул… — поёжился Вольдушев.

— Поговорил бы с председателями колхозов, что мильтоны на тонях творят. Они расскажут такое!.. Да знаешь ты всё, только глазки закрываешь. На каждой рыбацкой тоне они кормятся.

Вольдушев беспрестанно затягивался сигаретой. Водку и коньяк они давно допили. Карагулькин подошёл к окну, настежь распахнул. Удивительное дело, пьяными оба себя не чувствовали. Не брало спиртное.

— Ты куда возил Чурбанова последний раз?

— Как будто не знаешь?! — огрызнулся Вольдушев.

— Вот с него и начать надо.

— С Рудольфа?

— Чего орёшь?

— Мы же вчера у него гостили? Он же для нас столько делает? Его же на Волге каждый знает!..

— Вот ему и придётся башку оторвать, — тихо, с холодным блеском в глазах произнёс Карагулькин. — Это будет громом среди ясного дня. А гром в этой игре нам и нужен. Он всех спасёт.

— Нет! Я так не могу! Это непорядочно. Подло, в конце концов!

— Нет тут никакой подлости. Да мы с тобой этим заниматься и не станем. Генерал сам пусть делает. Он взрастил Рудольфа, он его взлелеял. Ему, как Тарасу Бульбе, и кончать его придётся. Ты увидишь, Лёвушка, он глазом и не моргнёт, сдаст его и ещё спасибо нам с тобой скажет.

— Ну что ты мелешь, Михаил? — Вольдушев не находил себе места, мечась, как тигр в клетке, тесно ему было в каменных стенах кабинета.

— Успокойся! Тебе может валерианки накапать? — шикнул на него Карагулькин. — Мужик ты или нет? Раскис хуже бабы!

Вольдушев, схватившись обеими руками за голову, бросился на диван и застонал, а потом зарычал, как дикий зверь, загнанный в угол. Карагулькин постоял возле него, плюнул с досады, полез в сейф, покопался деловито и сосредоточенно, но вылез с пустыми руками.

— Чёрт с тобой! — в сердцах руганул он приятеля. — Если Борона тебя к себе вытащит в таком виде, пеняй на себя! Оленька!

В дверях кабинета появилась секретарша.

— А я, Михаил Александрович, чуть было на обед не убежала, — с интересом окинув взглядом шефа, пропела она.

— У тебя коньяк есть? — спросил Карагулькин.

— Не знаю, — опешила девица, — посмотрю.

— Посмотри, посмотри, пожалуйста, — изобразил смущение на лице Карагулькин, — только мигом. Льву Андреевичу плохо что-то. И беги обедать.

Через минуту он уже разливал коньяк. Они выпили молча, потом ещё по одной, потом ещё… Слов не находилось ни у того ни у другого.

— Рудольф посидит в тюряге, подумает, пораскинет мозгами, — спокойно, ровным голосом, как с больным, заговорил Карагулькин. — Ему генерал объяснит,