– Так, – продолжал он и, моментальнооценив ситуацию, накинулся на меня: – Назад не глядели? А что в правилахсказано, зачем водителю дано зеркало заднего вида? Ну? Зеркало заднего видаслужит для подачи заднего вида в глаза водителя. И когда им не пользуются,выходит ДТП.

– Что? – окончательно обалдев,поинтересовалась я. – Что?

– ДТП, – вновь произнес тризагадочные буквы мент, – ну, оформлять начнем?

– Погоди, – остановил его ИгорьСерафимович, – я без претензий, она заплатила, целых триста рублей!

– Сколько? – захихикал постовой.

– Ты чем-то недоволен? – ледянымголосом произнес хозяин «мерса».

– Коли разобрались, такразъезжайтесь, – велел служивый, – живей, живей, освобождайте проезд,ишь, встали, пробку устроили…

Я пошла к «Жигулям», Игорь Серафимовичвысунулся в окно:

– Эй, арфистка!

– Чего тебе? – притормозилая. – Денег больше нет.

– Тебя как зовут?

– Евлампия.

– Умереть не встать! Врешь!

– Господи, как ты мне надоел! Уезжай,бога ради, и отвяжись! – взвилась я.

– Нет, скажи, как твое имя.

– Евлампия! Представилась уже!

Секунду мужик молчал, потом расхохотался икрикнул, отъезжая:

– До встречи, арфистка!

Я влезла в «Жигули», но на этот раз на местопассажира. Инструктор ловко повернул направо, и мы понеслись в потоке машин. Ячувствовала, как у меня бешено колотится сердце и слегка подрагивают ноги.

– Ну приколистка, – пробормоталшофер, – триста рублей такому парню предложила!

– Ну и что? Мало, да?

Парень хмыкнул.

– Фара от «шестисотого» «мерса» стоит какминимум пятьсот!

– Доложил бы еще двести и купил, я давалабольше половины стоимости!

Инструктор глянул на меня, вздохнул ипроизнес:

– Долларов. Фонарик тянет на полтыщи«зеленых»!

Я чуть не лишилась чувств.

На следующий день около десяти утра я звонилав квартиру Яковлевой с твердым желанием заставить девчонку сказать правду. Ато, что она мне наврала, теперь я знала точно. Вчера вечером я рассказалаРебекке о визите, и та сообщила страшно интересную информацию. Оказывается,папа никогда не звал ее Бекки, говоря, что эта кличка больше подходит дляболонки. И еще, он, естественно, делал своим дамам дорогие презенты, никогда незабывал про дни рождения и праздники, но… но роз не дарил. По очень простойпричине. У него была аллергия на них, причем не только на цветы, но и наваренье из лепестков и лосьон для лица «Розовая вода».

– У нас в саду полно всего растет, –пояснила Ребекка, – но королевы цветов нет! Отец начинал чихать, кашлять…Его секретарша Леночка съездила как-то в Болгарию на море и привезла духи«Розовое масло». Облилась с ног до головы и явилась на работу. Был настоящийскандал! Бедный отец чуть не скончался и отправил Леночку домой – переодеватьсяи мыться.

Так что таскать охапки роз «будущей жене»Славин не мог, впрочем, и называть дочь Бекки тоже.

Палец нажимал на звонок, наконец за дверьюзагремело, и высунулась девушка лет двадцати. На голове у нее было скрученноетюрбаном розовое махровое полотенце.

– Что надо? – весьма невежливоосведомилась она. – Трезвон подняла!

– Я к Лене.

– Так ей и звони.

– Простите, она говорила – три раза…

– А вы уже пять нажали, – злобиласьдевчонка.

Я протиснулась в щель и пошла по коридору. Настук никто не открывал. Я осторожно нажала на ручку, белая дверь приоткрылась.

– Лена, можно?

Ответа не последовало.

– Лена, разрешите?

Вновь ни звука. Я пошире открыла дверь изаглянула внутрь. Комната пуста. Хозяйки нет. Может, она только что встала ипошла мыться?

Но в огромной ванной, где угрожающе гуделагазовая колонка, нашлась только крохотная девчушка, старательно чистившая зубы.Чтобы дотянуться до здоровенной раковины, ребенок взобрался на деревяннуюскамеечку.

Я продолжала поиски и зарулила на просторнуюкухню, утыканную столиками. С веревок, протянутых под потолком, свисалосохнущее исподнее, «семейные» трусы в голубой горошек, угрожающего размерарозовые атласные бюстгалтеры и невероятное количество детских колготоквсевозможных цветов.

На секунду мне показалось, что я нахожусь насъемках картины Алексея Германа «Мой друг Иван Лапшин». Тот же убогий интерьер,отбитая эмалированная раковина, сработанная в 50-х годах, две чугунных плиты с«крылышками», на дверях духовок написано: «Газоаппарат», и даже точь-в-точьтакая же толстая бабища в красном ситцевом халате, жарящая с утра пораньшекотлеты. От запаха жирного мяса меня замутило.

– Кого надо? – поинтересоваласьтетка, подбрасывая на сковородку огромный кус топленого масла.

Стараясь не дышать, я ответила:

– Лену Яковлеву.

– Последняя комната по коридору.

– Ее там нет.

– Здесь тоже не бывает, – хмыкнуласоседка, – она не готовит совсем, чай только пьет или по кабакам шляется,актриса!

– Не знаете, в каком она театре играет?

– В погорелом, – припечатала баба иперевернула котлету.

Стало понятно, что больше здесь ничего неузнать.

– Слышь, – неожиданно сказалатетка, – у Гульки спроси, они дружкуют, третья дверь от ванной.

Гулей оказалась та самая злобная девица сполотенцем на голове.

– Извините, – улыбнулась она, –я накинулась на вас, просто терпеть не могу, когда приходится из ваннойполуголой бежать, а слышу – к Ленке звонят. Эти-то, – она кивнула всторону двери, – ни за что не откроют, уроды.

– Вы не знаете, где Лена?

– Спит небось.

– В комнате никого нет.

– Значит, у хахаля ночевать осталась, аот него прямо на работу пойдет.

– А кто у нее любовник?

– Теперь не знаю, а раньше Петька был, водном театре служат.

– В каком?