От КП я отошла примерно на километр, когда услышала сзадимашину, а вскоре она меня и догнала: обычный «козлик», то есть легковой «газик»повышенной проходимости. «Виллисов» мы тогда еще и в глаза не видели, их сталипривозить позже.

Я сошла с колеи на обочину – колея была узкая. Машинаостановилась. В ней был только водитель – прекрасно помню, с треугольничками впетлицах и пехотными эмблемами. Вот сколько точно было треугольничков, как-тоне вглядывалась.

Лицо… Обыкновенное, знаете. Типичная, как принято говорить,простецкая физиономия, славянская. Такой, как бы поточнее… из весельчаков и балагуров.«Подывыся, дивчина, який я моторный». Отнюдь не первый парень на деревне –просто веселый и незатейливый. Вот, кстати, что любопытно, хотя и не имеетотношения к той истории: именно из ребят с такими лицами с равным успехомполучались и настоящие герои, и последние шкуры. Но это не имеет отношения ктой истории… В общем, лицо у него было простое, типичное, располагающее. Улыбкахорошая, белозубая, и все зубы – здоровые, белые, отличные, хоть колючуюпроволоку перекусывай, как кто-то любил выражаться. Наверное, я тогда чистопрофессионально обратила внимание на зубы – у нас на факультете была истоматология, основы…

Вот… Он улыбнулся этак открыто, беззаботно и спросилсовершенно непринужденно:

– В расположение, доктор?

Я его не помнила, но подумала, что он мог меня где-то видетьпрежде. Или попросту проявил солдатскую смекалку: знал, что в деревне, наокраине, стоит медсанбат, и куда же еще шагать врачу, как не туда? Петлицы уменя были, естественно, медицинские. Одна шпала – это уже не военфельдшер, этоуже доктор, то есть военврач…

Я в ответ… не то чтобы кивнула – так неопределенно пожалаплечами. Все же какая-никакая, а военная тайна – расположение отдельно взятоговоинского подразделения, то есть медсанбата. Тогда с секретностью было строго,все уши прожужжали, да и основания были, нельзя все списывать на время ишпиономанию. Да что там далеко ходить, моим девчонкам пришлось однаждыперевязывать самого настоящего диверсанта, немца, не русского предателя. Рукуему прострелили особисты, когда брали…

Шофер покивал, с понимающим видом, потом сказал:

– Садитесь, доктор, довезем в лучшем виде.

Или как-то иначе он выразился? В общем, сказал какую-тобанальность – но не пошлость, нет, какую-то банальную прибаутку: мол, доставимв лучшем виде, домчим с ветерком и колокольцами…

Я собиралась к нему сесть, не особенно и раздумывая. Нехотелось тащиться пешком в такую даль. И подозрений на его счет у меня, вобщем, не имелось. Завезти меня куда-нибудь не в ту сторону он не мог – дорога,повторяю, была одна-единственная, тянулась вдоль болота. Разведгруппы немцев,что приходили с той стороны за «языком», вели себя иначе – никто из них не сталбы в одиночку раскатывать на машине средь бела дня. Служила я почти год, былаобстрелянной в самом прямом смысле. В кобуре у меня был ТТ. Словом,никакой опасности.

И ведь так бы я к нему и села! Знаете, что помешало? Шлевка.Шлевки – это две кожаных петли, на которых кобура подвешивается к ремню. Наодной у меня распоролся шов, я давно заметила, но все не собралась починить – икак раз когда я шагнула к машине, шов разошелся окончательно, кобура вдругпровисла на одной петле, в первую секунду показалось, что кобура вообщеоторвалась и падает…

Я, чисто машинально, схватилась за нее, посмотрела наремень. И, так уж получилось, видела теперь водителя как бы искоса, краемглаза, боковым зрением.

Это был уже совсем другой человек. Пожалуй, и не человеквовсе.

Зрачки у него стали вертикальные, как у кошки. У людей такихне бывает. И зубы теперь были какие-то другие. Не клыки, нет, но… Не могу вамвразумительно объяснить, в чем была странность, но в тот миг мне сталосовершенно ясно, что зубы у него не те, не человеческие. И с лицом что-тоне в порядке: все на месте, но пропорции изменились как-то вовсе уж неправильно.Лицевой угол, челюсти, нос – все стало неправильное. Был румяный, щекастый, астал похож на череп. Будто череп, обтянутый чем-то вроде кожи – желтоватой,сухой, не скучной человеческой кожей, а именно подобием кожи.

Это была тварь, вот что я вмиг поняла, и лучше объяснить неумею даже сегодня, через столько лет. Не человек вовсе. Чужая, непонятнаятварь.

Я шарахнулась, моментально, подальше. Сработал какой-тоинстинкт. Схватилась за кобуру, не мешкая, опять-таки инстинктивно, сталадергать клапан, и ремешок, как назло, заело…

А он… Я его теперь видела словно бы прежним – но не совсем.Вроде бы прежний незатейливый парнишка, но сквозь старое лицо что-то как бы проглядывало.То самое, что я видела краем глаза.

Он, видимо, сориентировался – почти моментально. Понял, чтоя его раскусила. Лицо у него исказилось совсем не по-человечески, прошипелчто-то вроде:

– Ишшшь-ты…

Я его интонацию в жизни не смогу повторить. Это уже был нечеловеческий голос – но и не звериный звук. Просто… Что-то настолько другое, незнаю, как и описать… Тварь прошипела – разочарованно, зло, с нешуточнойдосадой, что у нее сорвалось:

– Ишшшь-ты…

Я все еще дергала кобуру, отбежала еще дальше, а он вдругрванул машину с места. Даже не пытался на меня наброситься. Рванул с места,моментально исчез из виду – дорога была не прямая, выгибалась то так, то этак,машина в несколько секунд исчезла за поворотом…

Пистолет я наконец выдернула, загнала патрон в ствол, тольконикого уже не было. Так и стояла с «ТТ» в руке. Тишина, солнышко, безлюдьеполное, и меня колотит крупной дрожью…

Ну, понемножку успокоилась, стала рассуждать уже совершенноспокойно.

И что теперь прикажете делать? Возвращаться на КП и там всерассказать, попросить, чтобы меня свезли в медсанбат? Рассказать, что вместошофера за рулем «козлика» сидела какая-то тварь? Вы бы на их месте отнеслисьсерьезно к подобному рассказу? То-то. Подумали бы, что у докторши, вульгарновыражаясь, у самой шарики заехали за ролики (бытовало тогда такое выражение).На войне с людьми это случается…

Словом, я постояла-постояла, собралась с духом – и пошладальше, прямехонько в медсанбат. Пистолет, правда, так и не спрятала, держала вруке со снятым предохранителем. Только ни этого, ни машины так больше и неувидела, добралась до окраины деревни без малейших приключений. Спросила учасового, не проезжал ли «козлик» с белобрысым таким пареньком за рулем.Оказалось, проезжал. Часовой его, понятное дело, останавливать не стал – он жене в расположение медсанбата ехал, а мимо…

Вот такая история. Я была девушка городская, с высшимобразованием, из интеллигентной семьи. Дома у нас никто и никогда неинтересовался таким – чертовщиной, мистикой, фольклором. Никаких верующихбабушек, никаких вечерних рассказов в духе «Вечеров на хуторе близ Диканьки».«Вечера» – это было совсем другое, классика, литературный вымысел. А сама ябыла, естественно, комсомолкой, твердокаменной материалисткой. Как писал кто-то– воспитана временем и страной…