— Истинная правда.

— А там красиво, в Южной Африке?

— Там сказочно красиво. Никогда бы оттуда не уехал,если бы не история с Джимом. И еще чернокожие с каждым днем наглеют и разрушаютвсе, что сделали белые.

— Да вы расист!

— Считайте, что расист.

— К тому же неполиткорректны.

— А что, я должен называть черных афроафриканцами?

— Просто африканцами.

— А там полно белых, они тоже африканцы, многие из нихродились в Африке.

— Ой, так мы далеко зайдем! — засмеялась Лиля.

— Дорогая моя, вы сами затронули эту скользкую тему,чтобы уйти от разговора о вашей личной жизни.

— Просто мне эта тема глубоко неинтересна. Давайтелучше детально обговорим все позиции пиар-кампании, чтобы завтра мне было с чемидти к начальству.

— Лиля, но если я сам за все плачу, то какого чертавашему начальству об этом знать?

— Нет, так нельзя. Во-первых, производственныемощности, и вообще… Допустим, вы захотите чего-то непомерного.

— Но я же…

— Я сказала, допустим. Мы же не станем на всех углахкричать, что вы сами платите, правда? А потом к нам пойдут обиженные авторы,которые не платят сами за рекламу и будут говорить: «Вон, какой-то неведомыйАхметшин то, Ахметшин се, а у меня миллионные тиражи, я обиделся и уйду кконкурентам».

— Кошмар какой-то! И зачем я в это полез!

— Назвались груздем!

— А что, такие случаи уже бывали?

— Какие?

— Ну что авторы приходили, обижались…

— Да чуть ли не каждый день… Авторы — это такаяпублика…

— А что, нормальных нет?

— Есть, но их можно пересчитать по пальцам одной руки.

— Жуть какая! И как же столь хрупкая девушка выживаетсреди таких монстров? — засмеялся он.

— Пока жива…

— Ну, если что, говорите, я умею обращаться схищниками.

— Я, в общем, тоже.

— Лиля, куда вас отвезти? Домой?

— Нет, мне еще надо на работу! — испугалась Лиля,ведь она жила в той же квартире, где когда-то рыдал от любви к маме Ринат.

— Но рабочий день уже кончился.

— У нас он плохо нормирован.

— Лиля, а где вы живете?

— Я? — помертвела она. — На Юго-Западе.

— Так вам же далеко добираться будет. Давайте, я васподожду?

— Нет, ни в коем случае. Я просто возьму такси.

— Ну что ж… В таком случае… Я завтра улетаю нанесколько дней. Буду вам звонить.

— А я смогу с вами связаться в случае чего?

— Разумеется. У вас же есть все мои телефоны. Спасибоза чудесный обед… Мне было очень интересно и приятно.

— И вам спасибо. Всего доброго, Ринат.

Она влетела в холл, глянула в окно. Он не уезжал. Онавызвала лифт, поднялась в отдел. Марина с Таней еще были на месте.

— Орешникова, ты чего? — удивилась Таня.

— Да я опаздываю на день рождения, и забыла тутподарок!

— А где день рождения то? — спросилаМарина. — Если по дороге, могу подвезти.

— Мариночка, золотце мое, довези до метро!

— Нет вопросов! Ну, можно идти.

Они спустились во двор, где стояли машины работниковиздательства. Марина спросила:

— А может ближе куда-нибудь довезти?

— Мариночка, спасибо, но только до метро.

Когда они выехали, Лиля увидела, что машина Рината все ещестоит у подъезда. А сам он стоит у машины, не сводя глаз с парадного подъезда.

Слава Богу, он меня не заметил. Но зачем он тут торчит,зачем меня караулит? Неужто влюбился? Или он меня вспомнил и понял мой маневр?Да нет, вряд ли… Сам же сказал, что у него плохая память на лица. Ей даже сталоего жалко, чего он будет тут торчать? И в конце концов поймет, что я простосбежала как последняя дура. Я же могла попросить его довезти меня до Милкиногодома… Одна наша авторша уверяет, что влюбляясь все без исключения бабы дуреют.Вот и я сдурела.

— Спасибо, Маришечка! Я побегу!

— Да, забыла спросить, как там Ахметшин?

— Он, кажется, вполне нормальный, завтра расскажу!

Ехать ей надо было всего две остановки. Выйдя из метро онанабрала номер Милы.

— Милка, ты одна?

— Хочешь зайти?

— Ага.

— Ты с работы? Но у меня жрать нечего.

— Да я сыта!

— Жду!

— Лилька, ты что, угорела? У тебя неприличный вид.

— Почему?

— Трудно объяснить, но есть что-то от течной суки.

— Мил!

— Не обижайся, я ж не виновата, что у меня возниклаименно такая ассоциация. Ну, что стряслось?

— Мил, мне страшно, я заигралась.

— Отложи эмоции в сторонку и по порядку расскажи, каквсе прошло.

Лиля рассказала.

— Ну ты и дура… Тебе скоро тридцать, а ведешь себя какбудто тебе тринадцать. Прячешься, убегаешь… Бред!

— Да я понимаю…

— Ты опять в него втрескалась?

— Да не пойму. Он меня жутко волнует и еще… я егобоюсь… Как будто вошла в клетку к ручному тигру. Ручной-то он ручной, новсе-таки тигр. Может и башку откусить.

— Но в клетку тянет?

— Тянет… Еще как тянет.

— И все-таки я не понимаю, зачем городить стольковранья? Мама — художница, фамилия моя, живешь на Юго-Западе… Да если онзахочет, он в два счета узнает правду и сочтет тебя непроходимой дурой.

— Я и есть непроходимая дура. Но я боюсь, что онвспомнит ту девчонку, совершенно ему неинтересную, ненужную, которую он к томуже лишил невинности…

— И что? Сейчас ведь ты ему явно интересна…

— Но он не сравнивает меня с мамой! Я другой человек, сдругой биографией, он передо мной ни в чем не виноват…

— А перед Лилей Беркутовой он виноват? Не смеши меня!Он же тебя не изнасиловал, правда? Ты сама хотела…

— Хотела.

— А он, что называется, пошел тебе навстречу, непредполагая, что ты, будучи девушкой, так легко ему дала. Он же вероятно,мусульманской ментальности мужик…