– Я сказала Джулиану и его людям, что у меня естьслишком фанатичные поклонники.

Я даже не взглянула на Джулиана ради подтверждения.

– Полностью верю, что вы сказали это Джулиану, миз Рид.Но по какой же причине вы его наняли в действительности?

Она уставилась на меня с показным ужасом, а может, ужас былнеподдельным. Переведя взгляд на Дойла и Холода, она поинтересовалась:

– Разве ее не учили, как следует себя вести?

– Она ведет себя так, как ей следует себя вести, –ответил Дойл.

В глазах Мэви что-то мелькнуло – страх, возможно. Она сновавзглянула на меня, и отблеск страха остался, глубоко запрятанный в мягкосветящихся синих глазах. Она боялась. Очень сильно боялась. Но чего?

– Вы действительно наняли Джулиана и его людей из-заслишком назойливых поклонников?

– Прекратите, – прошептала она.

– Вы на самом деле думаете, что мы причиним вамвред? – Я была неумолима.

– Нет, – ответила она слишком быстро, будто нарадостях, что наконец может дать прямой ответ.

– Тогда почему вы нас боитесь?

– Почему ты так со мной поступаешь? – спросилаона, и в ее голосе была вся мука, которую вкладывают в этот вечный вопросуходящему возлюбленному брошенные девушки.

Слушать ее было мучением. Джулиана это совсем выбило изколеи.

– По-моему, ты задала достаточно вопросов, Мередит.

Я покачала головой:

– Нет еще. – Я посмотрела прямо в наполненныеболью синие глаза и сказала: – Миз Рид, вам нет нужды таиться от нас.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Вот это уже слишком близко ко лжи, – тихопроговорила я.

Ее глаза вдруг засияли хрустальным блеском, и я поняла, чтосмотрю в их синеву через готовые пролиться слезы. Потом капли медленно потеклипо золотистой коже щек, и одновременно с этим синева затуманилась, замерцала –и глаза переменились, оставшись синими, но уже трехцветными, как моисобственные.

По внешнему краю радужки шло широкое кольцо насыщенногосинего цвета, как яркий сапфир, затем гораздо более тонкое кольцо расплавленноймеди и в центре – почти такое же тонкое кольцо жидкого золота, окружавшеетемную точку зрачка. Но что выделяло ее глаза даже среди глаз сидхе – этоштрихи меди и золота, рассыпанные по всей радужке, будто цветные прожилки вляпис-лазури, так что даже безупречно синее внешнее кольцо сияло металлическимиотблесками.

Ее глаза походили на грозовое синее небо, прошитое цветнымимолниями.

За сорок лет ее карьеры кинозвезды ни одна камера незапечатлела этих глаз. Ее настоящих глаз. Уверена, что какой-нибудь агент илипродюсер много лет назад убедил ее скрыть наименее человеческие черты. Мнепришлось скрывать свою натуру и свою внешность всего три года, и это что-тоубило во мне. Мэви Рид делала это десятилетиями.

Она отворачивалась от Джулиана, словно не хотела, чтобы онувидел ее глаза. Я сняла ее руку с локтя Джулиана. Она попыталасьвоспротивиться, и я не стала упорствовать. Просто удерживала пальцы на еезапястье, пока она не подняла руку по собственной воле. Тогда я обхватила ееладонь, нежно сжимая. Я опустилась перед ней на колени и поднесла ее руку кгубам. Чуть коснувшись губами золотистой кожи, я сказала:

– Я не видела глаз прекраснее твоих, Мэви Рид.

Она отняла у Джулиана вторую руку и застыла, глядя на меня.Слезы хрустальными капельками катились по ее щекам. Очень медленно она убралаеще остававшийся гламор. Загар бледнел, менялся, пока не стал измедово-коричневого мягко-золотистым. Волосы посветлели до почти белых. Понятияне имею, почему ей захотелось изменить цвет волос на более обычный желтоватый:ее природный цвет тоже соответствовал людским нормам.

Я обеими руками держала ее ладони, пока она освобождалась отстолетней лжи, и вот она предстала мне во всем своем сияющем великолепии. Комнатавдруг наполнилась красками, ароматами благоуханных цветов, растущих за тысячимиль от этих пустынных мест. Она вцепилась в мои руки, словно я была ееединственным якорем, словно отпусти я ее – и она могла бы раствориться в этомсвете и благоухании.

Она запрокинула голову, закрыв глаза, и ее золотое сияниезалило комнату, будто взошло маленькое солнышко. Она светилась, и плакала, исжимала мои руки до боли. В какой-то момент я поняла, что тоже плачу, и еесияние воззвало к моему, так что моя кожа засияла, словно наполненная луннымсветом.

Она упала на колени возле меня, ошарашенно глядя на нашиладони: соприкасающееся сияние... И залилась смехом, чуточку истеричным.

В ее смехе я с трудом различила слова:

– А я-то думала, что... опасными... будут мужчины.

Она внезапно наклонилась ко мне, прижавшись губами к моимгубам. Я настолько поразилась этому поцелую, что просто застыла на секунду. Незнаю, что бы я сделала, если бы она дала мне время на размышление, но онаотпрянула от меня и выбежала в ту же дверь, из которой появилась.

Джулиан помчался следом за Мэви. Юный Фрэнк остался стоять увыхода с потрясенным видом, и глаза на побледневшем, растерянном лице казалисьбольше, чем нужно. Вряд ли Фрэнку случалось видеть сидхе в полной силе.

Я все еще стояла на коленях, но сияние моей кожи уже началослабеть, когда Дойл подошел ко мне.

– Не нужна ли принцессе моя помощь?

Я посмотрела на него и поняла, что у меня тоже, должно быть,потрясенный вид. Губы горели там, где коснулись ее губ, – как будто яглотнула весеннего солнца.

– Принцесса?

– Я в порядке, – кивнула я, но голос вышелсдавленным, и мне пришлось прочистить горло, прежде чем сказать: – Я простоникогда... – Облечь это в слова было сложно. – Она на вкус – каксолнце. Солнечный свет. До этой минуты я не представляла себе, что солнечныйсвет может иметь вкус.

Дойл опустился на колени рядом со мной и проговорилсочувственно:

– Всегда нелегко, когда к тебе прикасается тот, ктонаделен подобной силой, силой стихий.

Я нахмурилась.

– Она сказала, что считала, будто ей следует опасатьсяне меня, а мужчин. Что она имела в виду?

– Припомни, как ты себя чувствовала всего посленескольких лет, проведенных здесь в одиночестве... и умножь это на сточеловеческих лет.

У меня помимо воли широко раскрылись глаза.

– Ты хочешь сказать, что ее потянуло ко мне... – Якачнула головой и сама возразила прежде, чем он успел ответить: – Нет, еепросто потянуло к первому же сидхе, которого она коснулась за сотню лет.

– Тебе не стоит себя недооценивать, Мередит. Впрочем, яникогда не слышал, чтобы Конхенн считали любительницей женщин, так что – да,она жаждала прикосновения плоти сидхе.